Став неоспоримым властелином в алмазном деле и одним из королей золота, Родс превратился к концу восьмидесятых в самого влиятельного человека на Юге Африки.

А это в тогдашнем мире означало многое. Ведь значение Южной Африки в мировом хозяйстве росло необычайно. Открытие золота в Трансваале произошло в тот момент, когда мировая добыча находилась на низшей точке за вторую половину прошлого века. В 1887 году Трансвааль дал сорок тысяч унций, в 1892-м добыча перевалила за миллион, а в 1898-м приблизилась к четырем миллионам унций и составила уже почти треть мировой добычи. А алмазы, вывезенные из Капской колонии в одном лишь 1882 году, превысили по стоимости весь экспорт остальных стран Черной Африки.

Добыча золота и алмазов, приток людей потребовали подвоза горнорудной техники, товаров, строительства железных дорог… Понадобились капиталы, и в предвкушении прибылей они потекли сюда широким потоком. На Лондонской бирже с конца восьмидесятых годов южноафриканские акции (их называли «кафрскими») стали предметом бешеных спекуляций. «Никогда прежде не было биржевых спекуляций, подобных тем, какие происходили в связи с Рандом», [36] — писал историк.

На Юге Африки начиналась промышленная революция с бурным развитием хозяйства, переломом во всей привычной жизни и страшными тяготами для коренных жителей.

К тому, кто выступал от имени этого нового Эльдорадо, — к такому человеку готов был прислушаться весь капиталистический мир. Таким человеком и становился Сесиль Родс. Наступал его час.

От мечтаний о захватах чужих стран он мог теперь перейти к действиям. За его спиной была могущественная монополия, империя алмазов и золота. Право использовать деньги Де Беерс для завоеваний он выторговал еще при объединении с Барнато. Того эти дела не очень интересовали, но, что делать, согласился. По словам Шкловского-Дионео, «бойцы составили союз: один стал заправлять всеми финансовыми делами соединенных компаний, другой „смирял“ негров, подкупал их царьков, устанавливал формальное рабство и подготовлял почву для будущей „Африканской Империи“ под протекторатом Англии. Сесиль Родс был честолюбив: ему мало было миллионов». [37]

Родсу не терпелось начать «амальгамацию» африканских стран — проделать с ними то, чему он уже научился, собирая в своих руках участки на золотых рудниках и алмазных копях. Началась подготовка к продвижению с юга по линии Кейптаун — Каир. Любимое выражение Родса «Север — моя мечта» становилось девизом реальной, конкретной политики.

В середине 1888-го Родсу исполнилось тридцать пять. Вершина жизни, ее пик, с него она видна и вперед, и назад. И ее начало, рассвет, а если пристальнее вглядеться, то и закат. Задумывался ли над этим Сесиль Родс? Или к нему, как и ко многим, приложимы слова, немного грустные, как и все мудрое:

— Только совсем молодые видят жизнь впереди, и только совсем старые видят жизнь позади; остальные, те, что между ними, так заняты жизнью, что не видят ничего.

Скорее всего, Родс задумывался. Он был не совсем чужд сентиментальности. Может быть, хотя и подсознательно, но ощущал, что подошел к главному делу своей жизни. Уже вот-вот, за поворотом, ждут и литавры, готовые грянуть в его честь, и искаженные мукой лица с готовыми извергнуться проклятиями.

На пути Родса лежали страны, которым по его воле предстояло стать Родезиями.

Страна между реками Замбези и Лимпопо в те годы европейцам была уже известна. Там и путешественники, и ученые бывают. Промышляют охотники. Миссионеры пытаются обратить язычников в христианство. Там сохранились развалины удивительных древних сооружений и рудников, неизвестно, когда и кем построенных. Да и африканцы приходят из тех мест на заработки, рассказывают, какие там народы живут, каковы обычаи, какими путями пробираются в глубь страны. Кто с кем враждует, по какой причине. Как зовут правителей, какого они нрава, у какого сколько жен и наложниц, какая любимая…

И Родс, конечно, знал это. И думал, наверно, что уже все знает о жителях междуречья.

Препятствием на пути осуществления своих замыслов Родс считал инкоси (правителя) Лобенгулу и его обитавший на юго-западе междуречья воинственный народ ндебеле, или, как называли его соседи, а с их слов и европейцы, матебеле, матабеле, матебили.

Во многих книгах можно было в те времена прочесть о ндебелах и родственных им народах. Хотя бы у Ливингстона. Как раз там, на границе земель ндебелов, в поселке Куруман, Ливингстон женился на дочери известного миссионера, своего соотечественника, шотландца Моффета.

И о Лобенгуле знали европейские путешественники, миссионеры, охотники и торговцы. Рассказов о нем ходило множество.

Вряд ли стоит, конечно, идеализировать режимы патриархальной Африки и ее правителей. Но даже в рассказах тогдашних европейцев Лобенгула предстает рассудительным, вдумчивым, да, пожалуй, и просто мудрым человеком. Он был на семнадцать лет старше Родса, в 1888 году ему шел шестой десяток, и он уже около двадцати лет правил своим народом. Соплеменники обращались к нему «баба» — отец. Охотник Фредерик Барбер, побывав у Лобенгулы в 1875 году, писал, правда не без высокомерия, свойственного многим европейским путешественникам: «Во время разговора его лицо было приятным, с искорками юмора в глазах. Он остроумен и любит шутку, этот великий дикарь, король до кончиков пальцев».