— Вейни, — услышал он шепот и с замирающим сердцем повернулся к темной фигуре, даже будучи уверен, что это всего лишь Моргейн. Он немного испугался того, что не заметил ее движения, хотя она и была приемной кайя и двигалась очень тихо, но больше всего его беспокоили те мысли, во время которых она подошла к нему. И то, что он нарушил клятву, в то время как она верила ему. На мгновение он почувствовал, что она изучает его. А затем, пожав плечами, она села у огня.

— Мне вовсе не хочется спать, — сказала она.

Страдание и неприязнь — вот что мешало ему разговаривать с ней. Ее глаза встретились с его глазами, вызывая в нем страх. Она была способна к иррациональному. Зная это, он все же оставался с ней и вспоминал: он не единственный, кто шел на это. На ее совести было куда больше крови друзей, чем врагов. Она убивала больше тех, кто разделял с ней хлеб, чем тех, кому желала смерти. Рох был одним из этих последних, кто таким образом пересек ее путь — и он был достоин жалости. Вейни подумал о Рохе и о самом себе и вдруг ощутил как бы огромное расстояние между собой и Моргейн.

Он выкинул Роха из головы.

— Мы отправляемся в путь? — спросил он ее.

Это было рискованно, и он знал это, поскольку в нынешнем настроении Моргейн могла ухватиться за эту мысль. Он видел, что это очень соблазняет ее. Но поскольку это предложение исходило от него, она должна была ответить разумно.

— Мы выезжаем рано утром, — сказала она, — иди, отдыхай.

Он был рад этому прощению, зная ее состояние сейчас, и глаза его болели от усталости. Он взял меч в руки и передал ей, радуясь, что избавляется от него, чувствуя, что ее страдание было как бы сосредоточено в этом мече. Может быть, подумал он, это и мешало ей сейчас спать. Держа меч, она наклонилась к огню, устраиваясь поудобнее.

— Все было спокойно, — сказал он.

— Хорошо, — ответила она и перед тем, как он встал на ноги, спросила: — Вейни?

— Да?

Он опять опустился на свое место, желая и не желая разделить ее мысли.

— Ты веришь тому, что она сказала?

Значит, она слышала все, что происходило. Он почувствовал раздражение, пытаясь вспомнить, о чем говорил вслух, а что сдержал в своем сердце. Он взглянул на Джиран, которая спокойно спала или же притворялась.

— Я думаю, что это было правдой, — сказал он. — Она слишком невинна для нас, для того, что нас заботит. Мне кажется, лучше отпустить ее утром.

— А я думаю, что она будет в большей безопасности в нашей компании, — ответила Моргейн.

— Нет, — запротестовал он. Ему в голову пришли мысли, которые он не отваживался высказать вслух, болезненные мысли, которые напоминали, что их обществе не может быть безопасной ни для кого.

— Но для нас так будет лучше, — ответила она стальным голосом, не допускающим возражений.

— Да, — с трудом произнес он, ощущая какую-то пустоту и плохое предчувствие. Ему трудно было дышать.

— Пойди отдохни, — сказала Моргейн.

Вейни удалился от огня в поисках того теплого местечка, которое она только что покинула. Когда он лег среди их утвари и укрылся жестким одеялом, каждый мускул его дрожал от напряжения.

Ему хотелось, чтобы дочь Эла убежала, когда они будут ехать вместе, или, еще лучше, чтобы они потерялись в тумане и никогда бы не встретились. Он перевернулся на другой бок и уставился в слепую тьму, вспоминая дом и другие леса, зная, что теперь находится в ссылке, из которой возврата нет.

Все Врата, ведущие назад, были запечатаны. И идти отсюда можно было только дальше вперед. «И теперь его судьба такова, — думал он со все возрастающей тревогой, — что он никогда не узнает, куда же они идут». Висящее у него на поясе оружие, Моргейн и украденный эндарский конь — вот все, что было здесь от того мира, который он знал. И был еще Рох, и этот ребенок, который принес с собой дурные предчувствия о мире, которого он знать не хотел. Это был теперь его собственный груз — Джиран, дочь Эла. И он сожалел о том мгновении, когда подловил ее на дороге, чего она могла бы избежать, если бы пошла другим путем.

— Вейни, — он проснулся от прикосновения руки Моргейн к его руке, пробуждаясь от сна более глубокого, чем он того желал. — Приготовь лошадей, — сказала она.

Ветер дул свирепо, качая ветви над головой, развевая в темноте ее волшебные волосы.

— Уже скоро рассвет. Я позволила тебе спать по возможности подольше, но погода заставляет нас двигаться.

Он невнятно забормотал в ответ, поднимаясь и протирая глаза. Когда он взглянул на небо, то увидел на севере, за безжизненными деревьями, вспышки молний. Ветер холодно дул сквозь листья. Моргейн уже свернула их одеяла и упаковывала их. Ему нужно было затушить огонь и отыскать тропинку с холма, среди каменных развалин, через узкие проходы, а затем опять подняться сюда так, чтобы лошади тоже могли пройти. Лошади заволновались при его приближении, уже встревоженные погодой. Но Сиптах узнал его, и он нежно погладил коня. Серый Сиптах был более благородный конь, чем его собственный эндарский. Он взял за поводья серого и домашнего пони Джиран и повел их назад тем путем, которым спускался из руин. Джиран уже проснулась. Он увидел ее стоящей у огня и подошел к ней, чтобы спросить о чем-нибудь, но Моргейн перебила его, забирая поводья лошадей.