— Какая гордая плесень завелась на Земле, какая мания гран- диоза! Даже я, Альгис, не более чем капля творящей силы, женского планетарного начала. Планетарного, мой маленький голубок! А «ян» вообще космическое начало. Это солнечный ветер, энергия звезд.

— Нуда, — подколол он ее. — Поэтому бабы на курорте и отрываются по полной программе. Належатся на солнышке, а все равно мало…

Она снова загромыхала в небесах. И еще раз так грозово–планетарно смеялась Сиятельная, когда он, устав от травм и членовредительства, установил на доме высоченный громоотвод.

— Дурачок! — заявила Она. — Ты от меня нигде не спрячешься. И думать об этом забудь. А вообще-то спасибо. Мне стало проще приходить к тебе в гости.

…Тогда, три года назад, в последний ее приход, он разозлился за то, что она поймала его в центре города, в сквере, и, ни слова не говоря, изнасиловала на глазах у прохожих. С такой неистовой силой, что он корчился и кричал от вожделения и удовольствия, а все думали — от боли и страха. Сиятельная тогда серьезно обожгла ему бедро и расплавила и испарила старое обручальное кольцо.

— Стерва, дрянь! — орал, помнится, он. — Ты меня снова покалечила… Я тебя ненавижу! Наглая трахальщица!

— Ты любишь меня, — возразила Сиятельная. — Я — твоя Богиня! Я хочу тебя, и я тебя беру. Что в этом плохого?! Разве вы, люди, делаете это иначе?

— Я тебе не вещь! — заходился он в праведном гневе.

— Я тебя нечаянно повредила, совсем немножко, — попыталась оправдаться Она. — К тому же я все-таки стихия. Стихийное явление.

— Проваливай… Ты стихийное бедствие…

— А ты скандалист и зануда, — вздохнула Она. — Ведешь себя как вздорная сварливая баба. Наверное, ты постарел.

И Она исчезла, отключилась. Судя по прошедшим годам — навсегда.

До полудня Альгис занимался своим фотоархивом. Не просмотром новомодной цифровой записи на экране, а старыми работами, которые хранились в доме во всех доступных и недоступных местах.

Он и раньше не слишком высоко ценил плоды своего творчества, и в этом, наверное, гоже была доля, по выражению Сиятельной, его «вечного занудства». Сегодня же большинство снимков казались ему вообще невыразительными и статичными, чуть ли не бездарными. В глубине души он понимал, что фотоработы его такие же, как и были: разные, но вполне профессиональные и в целом даже неплохие. Изменился он сам, его психика, обожженная дикой энергией и экспрессией природы — последние пятнадцать лет его душа ежечасно и ежеминутно находится в центре, на меже между высокими устремлениями и обыденностью обычной человеческой жизни. Даже не на меже их нестыковки, а в месте постоянно рвущегося разрыва. А что нелепо, больно, невозможно. Как говорят врачи, несовместимо с жизнью.

Кроме того, Альгиса уже дня три донимала жара, потная духота, от которой мало помогают кондиционеры, да и он как-то не удосужился оборудовать ими свой старый дом. а духота и дурное расположение духа - близнецы-братья.

Он сел в машину и, хотя небо и очередной раз хмурилось, минут через двадцать припарковался возле пляжа. Начался порывами мелкий дождик ,и большинство людей уехало или переместилось под пластиковые навесы. Где то далеко, еще нам городом, пробовал голос гром и лениво постреливали молнии. Однако Альгис давно уже не ждал свою фантастическую трахальщицу, свою сиятельную насильницу и дрянь. Или делал вид, что не ждет, — даже под присягой он не смог бы ответить точно и праведно.

После купания, под ленивыми экспромтами дождя, на берегу было просторно и здорово, и он присел прямо на песок, у кромки бездонной воды, которую только начинал дразнить ветер.

И тут в сознании Альгиса прошелестел до боли (в прямом смысле этого слова) знакомый голос:

— Привет, любовничек! Это я. Твоя госпожа. Королева.

Он замер. Не от неожиданности, не от радости встречи, а от ожидания. Наконец-то! Сейчас она войдет в него, и он завопит от удовольствия, застонет, закорчится на песке от огненного блаженства, от непрестанных оргазмов души и тела.

Но ничего такого не произошло.

Альгис вынырнул из омута ожидания растерянным и потрясенным.

— Ты… ты… меня не тронула? — спросил он, еле двигая пересохшими от волнения губами. — Странно.

— Чего тут странного, — засмеялась Сиятельная дама. — Ты же, хмурый старый хрыч, все время вопил, что я тебя насильничаю. Вот я и отпустила тебя на волю.

— И хорошо, — еле выдавил он из себя. — Я о тебе уже и думать забыл.

В наказание за ложь Сиятельная слегка долбанула его током.

— Почему вы, люди, все время врете?! Даже когда знаете, что черепушка ваша для меня открытая книга?! Разве не ты полгода каждый день таскал к себе шлюх, пока не убедился: такой, как я, нет и быть не может?! Разве не ты, отчаявшись, изнемогая от желания еще раз испытать нечто подобное моей любви, сунул провода в розетку?! Но ваш машинный электрический ток мертв по сути своей. Ты понял это. И ты плакал от разочарования.

— Может, я хотел умереть, покончить с жизнью, — вяло возразил Альгис. Он не следил за собой и отвечал то мысленно, то, чаще, вслух.