— Я была… объектом исследований в лаборатории. И не только я… Они исследовали всех, кого захватили живыми.

— Кто они?

— Не знаю. Нелюди.

Тоно помолчал, потом спросил тихо:

— Как это, исследовали?

Рене поежилась. Больше всего ей хотелось сейчас убежать. Как найти слова… как сказать, объяснить такое!.. Но рано или поздно он спросит снова. Лучше уж сейчас.

— По-разному, в зависимости от программы исследования…

— Они… мучили вас?

Рене снова поежилась. Сказать «да» было так трудно, точно признаться в плохом поступке. Странно, но она сейчас испытывала чувство вины, точно она являлась сообщницей тех чудовищ. Ну уж нет!..

Эта мысль помогла ей побороть себя, преодолеть стену молчания, за которой она жила, и слова, и что еще хуже, мысли вырвались на свободу.

— Они ставили на нас опыты. И, в основном, без использования обезболивающих средств… Одни из них относились к пленникам как… к лабораторным объектам, с чьими чувствами не имеет смысла считаться, многие наверное вообще не верили в то, что они испытывают что-то. Другим для исследований или для собственного удовольствия было важно доставить боль… Вообщем, они изучали чувства, эмоции, возникающие при разных видах и степенях болевого порока. А некоторые просто наслаждались страхом… постоянным страхом. Там, в лаборатории… не было ничего человеческого… Только боль. И страх пред болью. И снова боль. Каждый день… и почти каждую ночь!

Неожиданно, видимо, от воспоминаний, или оттого, что она впервые говорила об этом, у Рене началась паника. Дыхание остановилось, словно она оказалась под водой, без воздуха, и она вскочила, желая найти спасительный угол подальше от него и его вопросов. Но Тоно тоже вскочил с ней одновременно, и обхватил ее плечи, не давая убежать.

— Пусти!.. пусти меня!

— Все, все… Тише… Рене, Рене, успокойся! Ты же здесь, со мной, в безопасности… Не надо, не вырывайся!..Тише! Тише. Не бойся, никто больше не причинит тебе боли, никто! Я не позволю!

Тоно и сам немало испугался. Господи, и он тоже мучил ее, продолжал мучить, когда она и так столько вынесла в плену!.. Вот откуда этот ад в глазах и безумный страх, когда он касался ее!.. Он обнял ее, беспомощно бившуюся в его руках, прижал к груди и просто ждал, когда пройдет паника. Рене, осознав, что он не даст ей сбежать и забиться в угол, все же сделала над собой усилие. Она опасалась, что сейчас ее тело продемонстрирует ему наглядно результат пребывания в плену, по коже волной пойдут пятна… Боже, только не это! Рене, подавляя панику начала, дышать, сосредоточившись на расслаблении мышц. Сначала каждый вдох давался с огромным трудом, но потом спазм прошел. Тогда пришли слезы. Она не плакала с тех пор, как написала отчет, и поняла, что, никто ей не поможет… Но теперь мысли были другими, и слезы тоже, они не жгли глаза, не надрывали душу… они пролились опустошающим ливнем, принеся некоторое облегчение. Потом стало тихо. И вдруг, так странно!.. Она услышала, как ритмично бьется его сердце. Сильно, но не быстро… надежно. Приступ паники прошел. Ей вдруг стало хорошо, вот так довериться кому-то, признать свою беспомощность и услышать эти близкие и далекие звуки… она не помнила, когда раньше слышала пульсацию сердечной мышцы, но звуки были знакомыми, и звучали хорошо… ровно… точно зла вокруг и не было вовсе. Точно кто-то очень большой взял ее под свою защиту, очень сильный.

Она слушала его сердце, а Тоно, чья душевная буря была ничуть не слабее, с трудом успокаивал свои собственные мысли и чувства.

Хуже всего было то, что он не имел подобного опыта… Черт, он знал стольких женщин, но что в этом было проку, если эта так от них всех отличалась!.. И все же, она… она просто испуганная женщина, почти ребенок, который нуждается в помощи! Она же все еще боится, боится боли, и тех нелюдей… Еще бы, пережить такое!.. Не всякий мужчина вынес бы это. Кроме жалости, Тоно почувствовал еще уважение к ее стойкости — столько времени жить со страхом прошлого, и все же жить!.. И кроме восхищения и острой жалости к ней, он чувствовал еще что-то, названия которому не смог подобрать сразу. Это немного беспокоило его. Он словно что-то терял… Тоно понял, что неожиданно открыл дверь в своей душе до сих пор надежно закрытую и спрятанную. Да что говорить, он и не подозревал, что она там есть, поэтому так неосторожно и открыл… И лавина чувств хлынувших оттуда совершенно погребла его под собой. Он уже начал понимать, что не сможет все вернуть назад, и ему еще предстоит научиться жить с этими переживаниями… А вслед за этими мыслями к Тоно пришло опасение, что все это, его чувства, жертвы — ни к чему, и совершенно неуместны и напрасны!.. И он выставляет себя глупцом, испытывая жалость к такой женщине — она обманула его уже не один раз, и еще обманет, если понадобиться… И тут же он почувствовал стыд за свой страх. Он верил, в этот раз она не лгала!.. Такое не солжешь. А тогда, раньше, лгала, потому что иначе не могла, она боялась!.. Она и теперь еще дрожит на его груди…

Он ощущал тепло от ее головы, тела, прижавшегося к нему трогательно и беззащитно, слышал ее плач, по-детски горький и такой близкий… Да, теперь он знал ее тайну, и все стало на свои места. Она оказалась обычной слабой женщиной, нуждающейся в защите и помощи! Господи, а он-то думал черте-что, и так поступал с ней!.. Но теперь все будет по-другому, все будет хорошо, все будет ладно. Он сможет защитить ее. Это точно.

— Тише, тише… Не плачь. Я помогу тебе.

Она молчала, изредка глубоко вздыхая, и Тоно вдруг подумал о том, что она, может быть, плачет по погибшим товарищам.

— И мне очень жаль, Рене…

— Что?

— Твой экипаж…

Рене словно ударили. Слезы почти сразу высохли, она выпрямилась.

— А мне нет!.. Им повезло, их смерть была почти мгновенной. Они умерли, выполняя свой долг, сохранив достоинство, потому память о них светла. Моя же агония длилась несколько месяцев. За это время я исключила для себя такие понятия как достоинство, честь, вера… Я специалист не по любви, я специалист по боли! Я знаю о ней все, каждый мой нерв помнит… даже теперь, спустя пять лет, мне больно носить новую одежду потому, что нервные окончания стали столь чувствительны, что болезненно реагируют на любое прикосновение… Да, и на твои тоже! И, как ты успел хорошо заметить, я боюсь людей, потому что себе не доверяю, что говорить о других!.. И я не знаю, кто я теперь, не знаю, осталось ли внутри меня что-нибудь мое… Иногда я даже не ощущаю тело в котором теплится мое сознание, как свое собственное. На моих глазах его столько раз кромсали, сжигали, подвергали разным способам уничтожения, поэтому теперь, несмотря на боль, которую я все еще временами ощущаю, мое сознание отказывается принимать его!.. И души я тоже не чувствую! Там все мертво, все сожжено болью… У меня остался только страх. Моим товарищам удалось избежать этого. Им повезло! Каждый час, каждую секунду, каждое мгновение я готова была поменяться местами с ними! И теперь готова!.. Для них было просто удачей умереть.

Тоно не мог найти для нее слов утешения. Чем тут утешишь? Пережить такое и не свихнуться не каждому под силу… Он снова тихонько привлек ее к себе, и, боясь теперь коснуться кожи, чтобы не причинить боль, осторожно дотронулся до волос, и она тут же встрепенулась — вспомнила прикосновения Аалеки!.. Он любил перебирать ее волосы, и всегда перед самыми тяжелыми опытами. Рене оттолкнула примолкшего Тоно.

— Ты не знаешь, не знаешь!..

— Что? Что я не знаю?

— Ты не знаешь!..