— Извините, мне придется избавиться от остатков и помыть посуду прямо сейчас — мои растения очень чувствительны к запахам. Если сразу все не убрать, завтра все пространство вокруг дома будет покрыто мертвыми цветами… Нужно только опустить все в серебряную воду и насухо вытереть. Вы поможете мне?

Рене хотела мыть посуду, но Эмм попросил ее вытирать чашки полотенцем, а мытьем занялся сам. Он рассказывал ей что-то о растениях из его сада, но Рене не слушала, она с тоской ожидала, когда он начнет задавать вопросы. Эмм, отлично понимая ее настроение, не спешил, стараясь заинтересовать разговором. Однако, время шло, а Рене оставалась напряжена.

— Вы любите цветы?

— Не думаю. Боюсь, нет.

— Разве их красота не затрагивает Вас?

— Они красивы, конечно. Но красота — это только оболочка. Внутри я их не вижу.

— Да, вы правы, так чаще всего и бывает, только внешняя оболочка красива… Но цветы как раз и состоят из внешности.

— Тогда они единственное живое совершенство.

Эмм кинул на нее мягкий взгляд. Его лицо было испещрено мелкими морщинами до такой степени, что все черты, кроме глаз, словно стерлись от времени, а вот глаза, голубые, и по-детски ясные, светились.

— А как вы относитесь к другим растениям?

— Не знаю… Деревья… мне нравились деревья… раньше.

— О, я тоже люблю деревья, но здесь в моей любви больше нуждаются цветы. Уж за одно это их нельзя не любить, согласитесь. Если тебе есть что дать, то сердце всегда само находит того, кто в этом больше нуждается, и начинает любить. Возможно, это и есть самый главный закон счастья, не правда ли?… Одаривать того, кто в этом действительно нуждается… Вы молчите, а я все болтаю. Должно быть, я вам порядком наскучил?

— Нет.

— Мне показалось, когда вы пили чай… Как давно, вы перестали ощущать вкус?

— Давно. Несколько лет, — отвечала она неохотно.

По спине пробежал холодок — началось.

— Тоно сказал, что вы недавно поженились…Годовщина уже была?

— Нет.

Эмм неожиданно повернулся к ней и особо внимательно, пристально заглянул в глаза.

— Что вас так мучает?.. Чего вы боитесь?

— Ничего.

Рене подняла плечи и спряталась от его взгляда. Но не успела.

— О, боже!.. Сколько боли!.. — сказал он потрясенно, невольно шагнув к ней, — Вы пережили многое!.. Извините, я телепат. Не беспокойтесь, я умею хранить секреты! Нет, нет, я обещаю, никто не узнает, даже Ваш муж, если не хотите! Даю слово. Тоно просил вам помочь… Мы с ним давние приятели, я помню его еще мальчиком, он один из немногих, кто знает обо мне почти все… Я тоже прошел через испытания. Правда, моя рана гораздо легче. Как-то я попал в плен и три месяца провел в лагере, в Темных Галактиках. Немного страданий, унижений, шоковых зрелищ… там и открылась моя способность читать мысли, а, может, это мой организм сам изменил мозг, чтобы как-то компенсировать страх, чтобы я не сошел с ума… не знаю. Да это и неважно. Мне удалось довольно быстро сбежать. Посчастливилось. С тех пор я здесь. Но ты, бедняжка, все еще бежишь…

— Нет! Это не так! Со мной ничего особенного не произошло…

— Тебе нужно простить… по-крайней мере, попытайся простить, без этого не очиститься, не начать заново! Пока ты не простишь, ты будешь носить в себе всю эту боль, будешь ее по-прежнему чувствовать, а ведь она заслоняет от тебя жизнь.

Он был искренен, и он теперь знал… Днем раньше страх не позволил бы ей открыться, даже после этого, но Тоно сломал ее единственную защиту, выудив признание, и теперь она уже не могла прятаться в молчании. Рене не выдержала:

— Простить?!.. Я тоже когда-то изучала психологию, но то, с чем столкнулась, нельзя вписать в рамки этого предмета!.. Это нельзя пережить, и остаться как все, нельзя!.. Простить! Начать с начала!.. Это невозможно. Они уничтожили меня, сожгли, разрезали на мелкие кусочки, развеяли в прах… Я умирала в муках сотни раз, однажды почти до конца… Господи, кто из живущих может похвастаться тем, что видел воочию, и не в бреду, как из собственного тела извлекают внутренние органы?.. Как плавиться до углей ноги или руки, когда ты еще в сознании?.. Кто был свидетелем трепанации собственного головного мозга?… Нет. Таких немного. А может и вовсе — нет. И после всего, что со мной сделали, я не такая как все… Я даже среди людей жить не могу, я уже не человек! Нет, о прощении здесь речь не идет!..

Она вдруг вспомнила Аалеки. Изысканная вежливость была его стилем. Когда он проводил опыт один на один с нею, после причинения чудовищной боли, он гладил ее руку и шептал:

— Прости… Я причинил тебе боль… Это не нарочно. Я знаю, знаю, тебе больно…очень больно… Бедняжка моя! Ты простишь меня?

И она отвечала: «да». Когда она говорила «нет», он улыбался и усиливал болевое воздействие.

… Простить и забыть? Так просто! Нет, прощением от страха ей не избавиться.

— У тебя есть мужество, девочка, и недюжинное, раз ты до сих пор борешься со страхом!..