– Вызывал, – кивнул маркиз Фальт.

Жарко припекает позднее осеннее солнышко. В сочно‑голубом небе виднеются тонкие росчерки птичьих клиньев, указывающих на юг. В ближайшем столичном храме звонят к полуденной молитве. А перед строем новобранцев гвардии, заложив руки за спину, прохаживается гвардии сержант Йанор.

Новобранцев призыв к молитве не касается – они еще не люди, к чему им молиться? Сержанта – тем более, он больше чем человек, больше, чем любое божество. По крайней мере, ему самому именно так и кажется.

Карвен потрясенно смотрит на грозного сержанта, сулящего новичкам всякие ужасы.

«Неужели и Верген когда‑то был таким же? Неужто ему надо, чтобы и я вот таким стал?»

– Все вы абсолютно никуда не годитесь! – вещает сержант Йанор с той грозной ленцой, от которой даже у самых храбрых в зобу дыхание спирает. – Тупые, ленивые животные, бесполезные тунеядцы, засыпающие, не успев донести кусок до рта. Не способные самостоятельно на девицу забраться. Мне страшно представить, сколько раз вас в детстве роняли ваши несчастные мамаши. Зато я точно знаю, как обрадовались ваши папаши, когда им удалось сбыть такое сокровище с рук! – Сержант на мгновение замирает, обводя строй цепенящим взглядом, словно выбирая себе жертву, которую немедля примется терзать и мучить. – Омерзительно, – роняет он наконец, словно приговор. – Вы все омерзительны. Что?! Я не понял? Кто‑то хочет что‑то сказать? Кто‑то считает, что ему есть смысл открыть рот?! – Сержант наклоняется вперед и странным образом нависает над строем. Над всеми новобранцами разом.

«Может, он маг? Или заклятье такое купил, чтоб всех пугать?» – думается Карвену.

– Ну?! Кому‑то из вас есть что мне сказать? – мягко интересуется сержант.

Карвену есть, но остальные молчат. Что он, дурак, вперед всех выскакивать? Он тоже помолчит. А то ведь скажет что‑нибудь не то, и выгонят его в первый же день. Наставник огорчится. Придется потерпеть. Хотя бы ради наставника.

– Молчим, – довольно констатирует сержант Йанор. – Надо полагать, это означает, что вы со мной согласны. Или настолько тупы, что ничего не поняли. И не допускаю даже и мысли, что вы меня не слушали. Итак, продолжим… Повторяю, все вы абсолютно никуда не годитесь. Хуже ветоши, которой сапоги надраивают. Но!… Возможно, для вас еще не все потеряно. – Голос сержанта понижается, становясь еще более угрожающим и мрачным. – С этого момента я, именно я, вами займусь, – выдыхает он в лицо строю.

Всему строю сразу? Конечно же, это невозможно, этого просто не может быть, но каждому сейчас кажется, что жаркое дыхание сержанта опаляет именно его щеки. Стоит ли говорить, что многим оно кажется не жарким, а ледяным? Стоит ли упоминать, что многим оно кажется дыханием могилы? Даже Карвен на миг замирает, вновь ощущая себя под прицелом наемничьих ружей, с разряженным пистолетом в руках.

«Но ведь сержант – не враг! Он же нас обучать должен! Зачем он с нами… так?»

Карвен решает, что хуже быть не может, чем обратить на себя внимание этого чудовища.

«Да ни в жизнь, что я, дурак, что ли?!» – потрясенно обещает он самому себе.

Увы, видно, зароки слышат не только добрые боги. Не иначе кто‑то из Запретных проходил мимо – и услышал. Летевшая мимо глупая осенняя муха угодила Карвену точно в глаз. Стряхнуть ее – дело нескольких мгновений, но ведь новобранцам не положено шевелиться, многомудрые речи сержанта они обязаны выслушивать, замерев по стойке «смирно», то есть совершенно неподвижно. Карвен терпит, проклиная все на свете, терпит проклятую муху – наверняка ее Запретный подговорил! – терпит, надеясь, что хлынувшие слезы заставят ее сняться с места и ему не придется нарушать приказание сержанта.

Но то ли неведомый Запретный решил как следует развлечься, то ли это проделки того коротышки, от перстня которого Карвен отказался, чем обидел до глубины вряд ли имеющейся у него души, но сержант замечает плачущего новобранца. Плачущего, стоя по стойке «смирно», а ведь это тоже нарушение устава.

– С этого момента вы не то что делать, дышать должны так, как я скажу, – внушительно роняет сержант и тут же добавляет: – Новобранец из второго ряда, ты что там затеял? Плачешь? – В голосе сержанта Йанора слышится вкрадчивая хищная радость. – Мамочку вспомнил? – ласковым тоном, от которого мороз дерет по коже, интересуется он. – Домашних пирожков захотелось?

Сержант доволен. Еще как доволен. Вот и жертва сама наметилась. Нужно же ему прилюдно растерзать хоть кого‑нибудь, чтобы эти недотепистые сопляки раз и навсегда уяснили, что с ними будет, если они посмеют хоть в чем‑то ослушаться своего сержанта.

Этот ни с того ни с сего зарыдавший верзила кажется ему очень удобной мишенью. Йанору по опыту известно, что как раз такие здоровяки зачастую ничего не стоят как бойцы. Они слишком сильны. Их побаиваются и уважают сверстники. Им редко приходится пускать свою силу в ход и почти никогда – проигрывать. В них нет терпения и стойкости. Их никогда не сбивали с ног, они не знают, что это такое – вставать раз за разом, даже когда устоять нет никакой надежды. Такие могут одной рукой перевернуть груженую телегу, но не в состоянии сто раз подряд зарядить и разрядить ружье. Слишком гордые, чтобы оставаться дома, под мамкиными юбками, они записываются в солдаты, думая, что уж тут‑то самое им и место, тут‑то они и развернутся, с их‑то непомерной силищей.

Их ждет горькое разочарование. Армия – это дисциплина и труд, а не потрясание пудовыми кулаками. А трудиться они не любят. И не умеют. И не хотят учиться. Не принятые в армию, такие типы чаще всего не возвращаются домой, а направляются на большую дорогу и становятся разбойниками. Ну, и заканчивают свою жизнь в петле, как разбойникам и положено. Вот и этот, судя по всему, такой же. Небось думал, что стоит ему записаться в гвардию, и он тотчас станет героем, вскочит на коня, подкрутит усы и поскачет в ближайший кабак, шлюх очаровывать. А тут, вместо всех этих радужных мечтаний, скотина сержант, который тебя и за человека не держит и сулит такое, что хоть сейчас в петлю. Вот он и ревет от обиды. Не поднесли ему геройство и почести на блюдечке с каемочкой. Их, оказывается, еще заслужить надобно, да не подвигами ратными, а каждодневным тяжким солдатским трудом под руководством все той же скотины сержанта. Ну и ладно, отсеется сразу же – и боги с ним. К чему, тратить время на того, из кого все равно солдата не сделаешь? Ишь как глаз трет, остолоп, ровно на него муха уселась!