Только это было не так. Мы вернулись бы домой к смертельной опасности. Поэтому нужно было пока держаться оттуда подальше и хорошенько надо всем этим поразмыслить.

Не питая никаких иллюзий по поводу того, что ждет нас впереди, я тем не менее с легким сердцем отпраздновал вместе с отцом и Рэмзи Осборном победу Блу Кланси, после чего мы отправились в аэропорт Лос-Анджелеса, откуда ночью полетели в Австралию. Почти все, кто праздновал с нами, направлялись туда же. Впереди нас ждал Мельбурн, со своим собственным Кубком, который разыгрывался каждый год в первый вторник ноября. Там нам сказали, что вся деловая жизнь города замерла перед скачками. Школьников отпустили на каникулы, все магазины Мельбурна на эти дни закрылись. В холле гостиницы «Хиатт», где мы остановились – по-прежнему под фамилией Уотсон, было полно людей, хорошо известных в Ньюмаркете, все – с радостными улыбками на лицах, как у учеников, сбежавших с урока.

Рэмзи превзошел сам себя в предосторожностях. Даже для того, чтобы попасть на наш этаж, нужен был специальный ключ от дверей лифта. Наверху был отдельный зал для коктейлей и завтраков. Малкольм оценил это и принял как само собой разумеющееся. Заказал шампанского и, вдохнув полной грудью воздух Мельбурна, почувствовал себя настоящим австралийцем.

Ипподром во Флемингтоне не походил на замок, как в Санта-Аните, в нем было меньше изысканности, но все равно там царило такое же восторженное настроение, там хорошо кормили, а смотровой круг был даже лучше. Малкольма не так увлекали ежедневные скачки, как в Париже или Калифорнии, потому что в них не выступали его лошади. Он попытался исправить это положение, но никто не соглашался продавать первоклассную лошадь, а на меньшее Малкольм не соглашался. Он попробовал делать ставки на скачках, но понемногу – понемногу выигрывал, понемногу проигрывал, и ему быстро это надоело. Я оставил Малкольма и Рэмзи в комнатах организаторов и, как и в Париже, пошел побродить внизу среди людей и лошадей. Интересно, много ли здесь еще людей, пытающихся забыть о своих неразрешимых проблемах? Когда прием закончился, Малкольм забеспокоился, ему не сиделось на месте, хотелось куда-то поехать. А я еще не был к этому готов. Я сидел в баре под тенистыми деревьями, окруженный банками из-под пива, прислушивался к живому говору австралийцев и размышлял, как нам избавиться от наших неприятностей.

Это было совсем не просто. Невозможно предусмотреть и избежать того, что случилось с Мойрой. И если даже кто-то признает свою вину, смирится со стыдом и унижением, объяснит свои преступления нервным потрясением, все равно будет судебное разбирательство, и мы еще долго будем посещать если и не тюрьму, так психиатрическую лечебницу. В любом случае, наше будущее не сулит ничего радостного.

Поэтому я должен был действовать наверняка и убедить Малкольма, что другого пути нет. Должен убедить всю семью и полицию и не допустить ни малейшей ошибки. Должен найти способ добыть доказательства тихо и быстро. Ради всех нас.

Я наблюдал за скачками на Кубок Мельбурна с нижних трибун. Собственно, поэтому я не очень много увидел из-за многотысячной толпы, которая занималась тем же. Зато я был ближе к лошадям до и после скачек, смотрел, как их выводят, слушал не приукрашенные лестью замечания тренеров и местных знатоков, которые толкались внизу и старались побольше увидеть.

Лошади, выступавшие в Кубке Мельбурна, были старше и опытнее звезд первой величины, которых мы видели дома. Некоторым было по восемь-девять лет. Каждая участвовала в скачках очень часто, многие – каждую неделю. Фаворит сегодняшних скачек победил всего три дня назад.

Приз на сегодняшних скачках был в миллион австралийских долларов, из которых шестьдесят пять процентов получал победитель, не считая красивого золотого кубка. В этом году у Малкольма не вышло выставить лошадь на эти скачки, но, уверен, в следующем он возьмет свое. В Париже и Калифорнии он познакомился со многими владельцами лошадей, и некоторые из них сейчас стояли в паддоке. Могу представить, как Малкольм им завидовал! Никто так не горит желанием добиться успеха, как новообращенные.

Когда скачки наконец закончились, вокруг не слышалось особо радостных криков в поддержку победителя. Но меня это не очень опечалило – просто победила лошадь одного из нездешних владельцев. В конце концов я нашел Малкольма возле загона для победителей, подавленного, занятого невеселыми мыслями.

– В следующем году… – сказал он.

– Ты хочешь всего сразу.

Он не возразил. Они с Рэмзи похлопали друг друга по плечу, обменялись крепким рукопожатием и клятвенно пообещали, как родные братья, встречаться каждый раз на самых крупных скачках в мире. Рэмзи, крупный производитель миллионов бейсболок, каким-то образом выяснил, что означает слово «металл» в устах Малкольма, и из хороших приятелей они стали настоящими друзьями, больше не чувствуя неловкости от неравного положения в обществе.

Они поговорили о том, чтобы остаться в Австралии, но Рэмзи сказал, что производство бейсболок требует его личного руководства. Малкольм подумывал съездить посмотреть кое-какие золотые прииски в Калгурли, но решил сперва встретиться с биржевым маклером по золотым акциям в самом Мельбурне. После грандиозного прощального обеда Рэмзи рано утром улетел в Америку, и мы остались одни в наших уединенных комнатах наверху. Малкольм глянул на меня так, будто впервые с того дня, как оставил Англию, спустился с небес на землю. С оттенком уныния в голосе он спросил, долго ли ему еще жить в постоянных опасениях за свою жизнь.

– Но тебе ведь такая жизнь вроде бы нравится? – заметил я.

Его глаза вспыхнули при воспоминании о том, как он провел последние недели.

– Господи, конечно же! Но это не настоящая жизнь. Мы должны вернуться. Наверное, мне не стоит об этом говорить, но это же кошмар какой-то! Я знаю, ты все время думаешь об этом. Я вижу по твоему лицу.

Я сказал:

– Я теперь гораздо лучше узнал всех моих сестер и братьев. Ты знаешь, меня раньше не особо интересовала их жизнь. До убийства Мойры. Конечно, мы встречались время от времени, но я позабыл, что все мы в чем-то остались такими же, как в детстве. – Я немного помолчал, но он не вмешивался. – После взрыва бомбы в Квантуме прошлое снова ожило. И знаешь, я понял, как наше настоящее выросло из нашего прошлого. Как это повлияло на нас. Я видел, как легко люди верят лжи, старой и новой. Как разрушительно влияет на них жажда получить невозможное, не удовлетворяясь ничем иным. Все старые навязчивые идеи никуда не делись, они стали еще хуже.