Фрилансер заварил себе чай в кружке, после чего уставился на меня одним из своих как мне казалось, забытых, ничего не выражающих взглядов:

— Настя, я прекрасно осведомлен об условиях контракта. Как ты правильно вычислила сегодня днем — я юрист. Но скажи, чем и как ты собралась платить, не имея ни паспорта, ни кредитной карты?

Занавес. Аплодисменты.

— Ты, должно быть, издеваешься? — театрально ужаснулась, вспомнив события часовой давности — То была техника потомственных ниндзя специализирующихся на хищении ценных бумаг?

Взгляд Панькова потеплел.

— Более или менее. Я называю это применением силовых методов.

Я представила свои документы с ключами в сейфе. Кто знает, что ещё Паньков там хранил. Хорошо, что айпэд с синтиком не спрятал! За это можно было и покалечить!

Совсем отчаянный мужик нынче пошел.

— Настя, я понятия не имею, что сегодня было, — товарищ нагнулся и посмотрел мне прямо в глаза — Весь день проработал, вымотался как собака, пришел, а ты уже спишь.

Мои брови поднимались пропорционально появлению усталой, но запредельно милой улыбки друга. Силовые методы значит.

— Но документы то ты мне отдашь? — контрольный вопрос.

— Пока я лучше буду выплачивать тридцать тысяч в день за недоверие.

Я же так озолочусь.

— Ты мне не доверяешь, — оскорбилась.

— Судя по всему, ты мне тоже.

— С чего ты взял?

Паньков погладил меня по щеке:

— А кто это у нас на разведку нынче выходил?

Так мы и дали потопить тебе наш кораблик.

— Какая разведка? Ничего не знаю, — сделала нейтральное лицо — Я же сплю, помнишь?

— Да, спишь, — улыбнулся шире.

— И ты меня не будишь. До самого утра. А на выходных обещаешь позировать под акварель.

Кашпировский из меня был никакой. Веселье с лица товарища как рукой сняло. Чертыхнувшись, Паньков поспешил ретироваться на дружественную территорию ванной комнаты. А я завалилась на кровать и мгновенно заснула.

— Настя, мне кажется это не правильно.

— Сиди.

— Все равно, как-то это нехорошо…

— Сиди.

— Нам бы поесть уже, тебе отдохнуть…

— Слушай Моцарта и сиди!

В это замечательное воскресное утро мы расположились в зале соседней квартиры, которую товарищ использовал для своих бизнесменских митингов. Свет от огромных окон исходил идеальный и вокруг — ни одной незнакомой души. Только краски, классическая музыка, мы с Русланом и обнаженный Паньков.

— Ты сам обещал выходной с пользой для дела, так что нечего убегать от ответственности.

Бурчание фрилансера в ответ, я приняла за согласие. Удивительно, как я раньше не замечала его внешней красоты. Причем прекрасно было не столько тело, напоминавшее мне пловца, сколько само лицо. Резко очерченный профиль Панькова был выше всех похвал. В отличии от того же Дмитрия или Аристарха, парней на мой вкус, слегка упрощенных и в чем-то слащавых, мой друг обладал каким-то основательным стержнем первобытной дикости. Взять хотя бы острый подбородок и брови, тяжело нависающие над глубоко посаженными глазами. Обычное выражение лица Панькова можно было принять за хмурость, основательную задумчивость, а при нужном освещении — вообразить, что товарищ обозлился и жаждет мести. Выделялся так же ровный заостренный нос и прямой высокий лоб. Не мужчина — ходячий оргазм.

Похлопав себя по щекам, я решила воспользоваться великим интернетом, чтобы узнать истоки этой совершенной красоты. Всему должно было быть логическое объяснение.

Паньков почуял неладное.

— Настя, ты там что-то затаилась.

— Слушай! Острый подбородок оказывается отличный повод, чтобы срочно заняться бизнесом, так как безошибочно говорит о хитрости и способности к предпринимательству! А так же указывает на остроумие! А у тебя он ещё и длинный. Тут пишут, что это значит суровость, грубость, гордость и жестокость!

Я выглянула из за мольберта с победоносной улыбкой на лице. Сходится же!

— Настя, все это ерунда, — устало махнул рукой.

— Физиогномика не ерун… Драпировка!

В последнюю секунду Паньков успел загрести концы простыни и прикрыть успевшие оголившиеся части.

— Настя, — это дьявольски красивое лицо приобрело почти страдальческое выражение — Рисуй.

Уси-пуси, кого мы доводим до ручки! А ведь по большей части я уже закончила, осталось добавить бликов белой гуашью. Правда, от самой картины даже на этом этапе веяло подделкой. Ведь она не являлась даже на половину такой прекрасной как сам натурщик.

Требовался допинг.

— Слушай, а можно вопрос? — поинтересовалась — Какой у тебя любимый цвет, после серого?

— Черный.

— А после черного?

— Белый.

Можно было догадаться.

— Но у тебя нет белой одежды, — удивилась.

— Нет. Я не могу носить белое.

— А у меня много белых вещей. Мне их попрятать?

Паньков удивленно моргнул:

— Настя, ты имеешь право и должна носить белое.

— Должна?

— Конечно. Белый — цвет чистоты.