— А как насчет протокола? — тут же выступил Сеня. — Разве вы не обязаны вести его на месте преступления, записывая показания пострадавших?

— Мы всего лишь патрульная служба, умник. Протоколы будем вести в участке, — с презрением профессионала, бросил ему Кубышкин и повернулся ко мне. — Значит так, гражданка: если вам нанесена рана, значит должно быть орудие, которым оно, собственно, и было нанесено.

— У него был нож! — разом сказали мы с Сеней.

— Тут нет следов крови, — подошел к нам один из полицейских.

— Внизу есть подвал. Посмотрите там, — сказала я.

— Посмотри, — велел ему Кубышкин.

Тот подошел к откинутой крышке погреба, посветил вниз и осторожно спустился в него, светя себе фонариком. Кубышкин молчал, не обращая на нас внимания до тех пор, пока полицейский не выбрался из подвала наверх.

— Ничего особенного, — пожал он плечами на наш невысказанный вопрос, отряхивая штаны. — Крови не видно. Там недавно все вымыли…

— А стол? — спросила я, холодея от дурного предчувствия.

— Конечно, я заглянул туда, — раздраженно ответил полицейский. — Там всякие слесарные инструменты, а окровавленного ножа нет.

— Разумеется, его там нет. Он же с ним сюда поднялся. Сеня? — повернулась я к нему — он-то должен был его увидеть.

— Так темно было, — буркнул Сеня. — Думаю, когда я кинулся на него, он его выронил, а вот куда, я не видел. Но нож точно был.

— Так же, как ты не заметил того, что мы все здесь обыскали, умник? — язвительно напомнил ему Кубышкин.

Он прошелся, вперевалку перешагивая через кирпичи и доски, рассматривая пол.

— Знаешь что, по-моему, здесь произошло, — произнес он, словно размышляя сам с собой. — Ты здесь тайно встречался с этой вот дамочкой, а он, — Кубышкин кивнул в сторону Трофима, — вас застукал и узнал. И ты, чтобы ваше инкогнито не было раскрыто, так шарахнул его по голове, что мужик до сих пор оклематься не может.

— Ну, ты даешь, шеф! — захохотал Сеня. — Свидание в этой засраной дыре?! Думаешь, мне не по средствам снять приличный номер в гостинице?

— Я не замужем, — коротко вставила я, своей репликой поддерживая Сеню.

Ведь тогда, это объясняло, что инкогнито нам с Сеней соблюдать было ни к чему, если бы мы, на самом деле оказались любовниками, как расписал здесь Кубышкин. Сняв фуражку, он почесал затылок и опять надел ее.

— Витек, осмотри здесь все, — неохотно велел старший сержант тому, кто только что осматривал подвал.

— Так мы же здесь все посмотрели, — заворчал Витек, увалень в милицейской форме.

— Тогда осмотри вокруг дома. Понял? — раздраженно велел Кубышкин.

— Да ладно, — отмахнулся Витек, и не спеша, все же отправился выполнять приказ.

— А ты, глянь, кто там валяется.

Договязый, нескладный полицейский, полная противоположность маленькому, круглому Кубышкину, подошел к, так и не очнувшемуся, Трофиму.

— Кажись жив, — констатировал он, приложив пальцы к его шее, а когда перевернул его на спину, удивленно воскликнул: — Так это ж Трофим!

— Какой Трофим? С парковки что ли? — оживился Кубышкин.

— Он самый…

— Ну вот что, умник, — решительно повернулся к Сене Кубышкин. — Попал ты со своими сказками, по самое не могу. Трофим — маньяк! Это даже не смешно. Мы этого мужика давно знаем.

— И вы, конечно, знаете, что он сидел в тюрьме? — едва сдерживаясь, чтобы не на заорать, шагнула я к нему.

— Мы в курсе этого, дамочка, — отмахнулся он от меня. — Трофим, как никак, состоит у нас на учете и регулярно отмечается, знаете ли. В курсе мы и того, за что он был осужден.

— За что? — резко спросила я. — За изнасилование?

— Да не было там никакого изнасилования, — усмехнулся Кубышкин, снова сняв фуражку. Подумал и надел ее опять. — Онанист он, понятно. Больной. Осужден за то, что развращал какую-то малолетку, напугав ее до потери сознания. Пойман на месте преступления, так сказать. Голый сидел на раздетой девчонке и дрочил…

— Замолчите… — зло процедил Сеня, с издевкой добавив: — Старший сержант…

А меня уже трясло мелкой дрожью подступающей истерики. Сеня взял меня за руку, стиснув ее, от чего я немного пришла в себя.