Ему были рады. Его обласкали взглядами и словами. Татьяна извлекла из сумки большую грушу, но есть не стала – немытая. Понюхав, положила обратно. Анна спросила, сколько всё это стоит.

– Это мой вам гостинец.

– Да ты нам столько гостинцев перетаскал, и за всё ведь платил.

– Я нормально зарабатываю.

– Может, тогда заодно отнесёшь сумку в мой номер? Уходить от солнышка не хочется.

Юрик взял у Анны ключ с пластмассовой биркой, пересёк пляж, поднялся мимо так и не убранного лежака по ступенькам, открыл тяжёлую дверь и чуть было не поздоровался с фикусом в кадке, за которым ему померещилась баба Глаша. Он прошёл в конец коридора, не заметив под лестницей приоткрытую дверцу подсобки, откуда его и увидела дальнозоркая Глафира Львовна. Она проследила, как он неуверенными движениями пытался попасть ключом в замочную скважину, как, наконец, вошёл, оставив ключ в дверях.

Глафира Львовна была не только ревнительницей чистоты, она любила смотреть фильмы про умных сыщиков. Поэтому, вооружившись шваброй, подкралась к двери номер три. Приникнув к ней ухом, уловила там, в комнате, какие-то шорохи и стуки, и даже – шум воды из открытого крана, и сразу всё поняла: «Ключ украл!.. И сейчас – грабит!.. А воду пустил, чтоб следы смыть!..» Она решительно повернула ключ, замкнув дверь, для верности прислонила к ней швабру и прошмыгнула на второй этаж, в пустовавшую в этот час комнату дежурного врача. К телефону.

Наряд милиции, чьё отделение располагалось по соседству с санаторием, в Третьем Садовом переулке, круто сбегавшем к морю, прибыл минут через пять. Пешком. Сержант Пётр Жмайло, невысокий крепыш с быстрым, впивающимся во всё окружающее взглядом появился в коридоре в сопровождении рослого рядового Василия Петренко, застав бабу Глашу у дверей третьего номера. Прижимая швабру к дверям, она кричала кому-то, кто изнутри глухим, надорванным голосом просил выпустить его:

– Не пущу вора! Девок морочил, чтоб обокрасть, теперь отвечай перед законом!

Увидев людей в форме, она заголосила:

– Берите его, граждане милиционеры!

– Спокойно, гражданочка! Сейчас разберёмся.

И понизив голос, Пётр Жмайло спросил Глафиру Львовну:

– Он вооружён?

– Не знаю. Наверное. В белом плаще ходит.

– В белом? А под плащом что? Тоже не знаете?

Сержант отшатнулся от дверного косяка, как полагается в случае особой опасности, расстегнул кобуру и, вытащив пистолет, на всякий случай угрожающе крикнул:

– Эй, ты там, оружие на пол! Слышишь? Стрелять буду без предупреждения!

Сержанту недавно исполнилось двадцать два, он после срочной уже почти год служил в милиции и всё ещё считался необстрелянным новичком, так как никого, кроме пьяных дебоширов, не задерживал. Сейчас, судя по всему, возникла история, чреватая перестрелкой, а может быть, даже кровью. Об этом свидетельствовала наступившая вдруг гнетущая тишина.

Милицию Юрик боялся давно, наслушавшись былей и небылиц, будто стражи порядка пытают электрошоком попавшихся в их руки граждан. И подумал, услышав решительный голос сержанта, предложившего ему положить на пол несуществующее оружие: «А ведь он меня пристрелит». Заметавшись по комнате, Юрик открыл дверь на балкон. До склона, заросшего у цокольного этажа побуревшей на солнце травой, было метра два.

И Юрик прыгнул. Его белый плащ, распахнувшись, теперь на самом деле сделал его похожим на какую-то громоздкую птицу, упавшую в траву после меткого выстрела. Но выстрела не было, и Юрик поднялся. Огибая угол корпуса, ринулся в парк, услышав за своей спиной крик сержанта, ворвавшегося в комнату, а потом на балкон:

– Стой! Стрелять буду!

Нет, он, конечно, не выстрелил. Он совершенно справедливо предположил, что у злоумышленника нет оружия, иначе не убегал бы так отчаянно. К тому же во всех фильмах про милицию сержант Жмайло видел, как преступник убегает, а страж порядка неумолимо догоняет и ловит его. Сунув пистолет в кобуру, он прыгнул с балкона и, подняв слетевшую фуражку с красным околышем, помчался вслед за Юриком, чей белый плащ мелькал в кустах жёлтой акации.

5

Рядовой Василий Петренко, широколицый здоровяк, вопреки ожиданиям взволнованной Глафиры Львовны, не прыгнул с балкона вслед за старшим по званию, лишь вяло махнул рукой, посмотрев ему вслед:

– Догонит. Он у нас шустрый.

Сев за стол, Петренко снял с круглой стриженой головы фуражку, аккуратно положил её рядом с фруктовой пирамидой. Присмотревшись к ней, взял венчавшую её душистую грушу, понюхал. И – надкусил. Медовый сок, брызнув, оросил полиэтиленовую скатерть. Тут же с открытого балкона налетели осы. Василий отмахивался от них со словами:

– Во, нахалюги! Геть отсюда, никто вас не звал!

Тем временем баба Глаша сновала по комнате, ища признаки грабежа. Вышла на балкон, заглянула под пластмассовый столик и стул, на спинке которого мирно сушились детские колготки. Наконец, поняла: без хозяйки определить, что украдено, невозможно. Мелкой иноходью ринулась её разыскивать. Ветер с моря трепал застиранный синий халатик и газовую косынку, прикрывавшую седые букли, когда баба Глаша пересекала пляж с выражением вселенской тревоги на изъеденном морщинами лице.