– А сам не знаю, что на меня нашло! – пожал плечами Гросман. – Он весь съежился и говорит: «О-о, Сибириен… Кальт!» Холодно то есть. А потом вдруг спросил: «Вы были в Сталинграде?» Я говорю: «Нет». А он: «Это очень хорошо. Главное, что война закончилась…» А потом вдруг: «А как вы относитесь к немцам? Вы хотите им мстить?» Я говорю: «Немцы, они разные. Те, кто развязал войну и совершал преступления, должны понести наказание. Но это относится не ко всем немцам». Видимо, ему это понравилось, потому что он вдруг говорит: «Я хочу подарить на память о встрече одну вещь». И протягивает мне вот…

Гросман вынул из большого кармана куртки круглую пепельницу из коричневого мрамора с позолоченным ободом, на котором готическим шрифтом была выгравирована надпись «Фельдмаршал ФР Паулюс».

– Я ему говорю, что не курю. А он: «Я тоже. Но больше мне подарить вам нечего». Ну и чего мне теперь с ней делать?

Александров покрутил в руках тяжелую пепельницу.

– Фельдмаршал Паулюс… Видимо, это был подарок из Берлина ко дню рождения. Немцы сбросили с самолета в Сталинграде. Вполне возможно, лично от Гитлера… Историческая вещица. Подарок вам, товарищ сержант, вы и решайте.

Утренний туман белыми сугробами лежал на траве, которая оставалась зеленой всю баварскую зиму, путался в безлистных ветвях деревьев сада. Еще только светало, но во дворе базы уже все пришло в движение. Ребров ждал у машины, когда от парикмахера прибыл загримированный капитан Столетов. Высокий, сухопарый, в таком же плаще, как у Паулюса, он издалека действительно мог сойти за фельдмаршала. Бивший рядом в нетерпении копытом Гросман даже присвистнул от удивления.

Из подъезда коттеджа, позевывая, вышел Александров и тоже оценивающе окинул взглядом загримированного…

– А что, похож… Может его и на процесс выпустить, чтобы не волноваться? Доложит все, что надо.

– Я по-немецки знаю только «Хенде хох!» – улыбнулся капитан Столетов, смущенный тем, что все его пристально разглядывают. – Расшифруют сразу.

– Ну, тогда вперед, – уже серьезно сказал Александров, пожимая руку Реброву. – Значит, мы выезжаем через полчаса после вас?

– Как договорились, – подтвердил Ребров. – Если вдруг услышите впереди стрельбу, немедленно возвращайтесь назад.

– А вы?

– О нас не беспокойтесь, – успокоил его Ребров. – Мы к встрече готовы.

До поста на границе советской и американской зоны по пустынной дороге докатили быстро. Заспанный американский сержант посмотрел документы, взглянул мельком на пассажиров и поднял шлагбаум. Потом вдруг спросил:

– Вы работаете в Нюрнберге на процессе?

Ребров кивнул:

– Да, разбираем документы. Возим их грузовиками.

– Надо было давно перестрелять всех этих разбойников, – сплюнул сержант. – Все бы только спасибо сказали.

– Хотят все сделать по закону, – пожал плечами Ребров.

– Есть твари, для которых закон не писан, – пробурчал американец.

Когда отъехали, Гросман с уважением посмотрел на Реброва.

– А ловко вы с ним по-английски шпарили… Завидно даже.

– Так учи язык, сержант, пока молодой да память хорошая.

– Ага, а потом в шпионы запишут. Для чего это ты, дорогой товарищ Гросман, иностранный язык учишь? А ну, как военную тайну продавать собрался?

– Много ты их знаешь, военных тайн! – засмеялся сидевший сзади «Паулюс».

Дорога была совершенно пустынная, только раз навстречу попался пожилой велосипедист с трудом крутивший ногами. На багажнике у него была прикреплена вязанка хвороста. Опасности он никакой не представлял, и Ребров подумал даже, что, наверное, зря они всполошились и придумывали всю эту громоздкую операцию…

И как раз в этот момент длинная автоматная очередь ударила по машине. Гросман вскрикнул и схватился одной рукой за плечо, другой продолжая выкручивать руль машины, которую уже сносило в кювет.