В письме, содержащем ответ на более раннее указание этих трудностей, Штегмюллер высказал дополнительные идеи по поводу их преодоления. Быть может, полагает он, ядро нужно сделать настолько богатым, чтобы получить возможность оценивать теоретические функции. Второй закон Ньютона, продолжает он, необходим для этого, а третий закон и закон гравитации – нет.

Это именно то, что нужно, ибо идея Штегмюллера ведет к выполнению минимальных условий адекватности и полноты ядра. Кроме того, даже в таком предварительном виде она никоим образом не тривиальна, ибо ее систематическая разработка может заставить перенести третий закон Ньютона из расширения классической механики в ее ядро.

Не будучи специалистом в этих вопросах, я не вижу способа отличить инерционную массу от гравитационной (следовательно, отличить массу от веса или силы), не обращаясь к третьему закону.

Что же касается различий между классической и релятивистской механикой, замечания, содержащиеся в письме Штегмюллера, приводят меня к следующему предварительному выводу. Возможно, для этих двух теорий можно найти формально тождественные ядра, однако их тождество было бы кажущимся. Они должны были бы пользоваться разными теориями пространства – времени для спецификации своих нетеоретических функций. Идеи подобного рода должны выдвигаться, однако сама легкость их выдвижения уже внушает подозрение относительно их успешности.

Предположим теперь, что уже разработаны адекватные технические средства для отличения ядра от его расширений. Что тогда можно будет сказать об отношении между изменениями ядра и научными революциями? Ответ на этот вопрос будет зависеть в конечном счете от применения редукционного отношения Снида к парам теорий, в которых один заменяется другим в качестве признанного базиса научных исследований. Насколько мне известно, никто еще не применял новый формализм к подобным парам [166] , однако Снид предполагает, что такое применение можно попытаться осуществить. Возможно, пишет он, «новая теория должна быть такой, чтобы старая теория редуцировалась к ней (была ее частным случаем)» (с. 305).

В своей книге, гораздо яснее, чем в сообщении на данном симпозиуме, Штегмюллер четко присоединяется к этой традиционной идее и использует ее для устранения того, что он называет Rationalitatslucken (разрывами рациональности) в моей концепции. Как и многие другие, он обнаруживает разрывы рациональности в моих замечаниях о несоизмеримости двух теорий, разделенных революцией, в моем подчеркивании проблемы коммуникации, с которой сталкиваются сторонники таких теорий, и в моем утверждении о том, что эти проблемы делают невозможным какое-либо полное систематическое сравнение этих теорий [167] .

Возвращаясь к этим вопросам, я готов допустить: если бы, опираясь на отношение редукции, можно было показать, что более поздняя теория решает все проблемы, решаемые ее предшественницей, и еще многие сверх того, было бы бессмысленно говорить о технике сравнения этих теорий. В действительности формализм Снида не дает оснований для контрреволюционных утверждений Штегмюллера. Напротив, одно из главных достоинств этого формализма я усматриваю в том, что он помогает уточнить проблему несоизмеримости.

Чтобы показать это, я начну с изложения моей позиции, придав ей более точную форму Большинство читателей моей книги предполагало, что когда я говорил о несоизмеримых теориях, я имел в виду, что их нельзя сравнивать. Однако термин «несоизмеримость» заимствован из математики, и там он не имеет таких следствий. Гипотенуза прямоугольного треугольника несоизмерима с его стороной, однако их можно сравнивать и измерять с любой требуемой степенью точности. Отсутствует не сравнимость, а единица длины, с помощью которой гипотенузу и сторону треугольника можно измерить прямо и точно.

Применяя термин «несоизмеримость» к теориям, я имел в виду только то, что не существует общего языка, в котором обе теории могут быть выражены полностью и который, следовательно, может послужить базой для их последовательного сравнения [168] .

С этой точки зрения проблема сравнения теорий отчасти становится проблемой перевода, и мою позицию по отношению к ней можно кратко указать, сославшись на близкую позицию, разработанную Куайном в работе «Слово и объект» и в последующих публикациях.

В отличие от Куайна я не считаю, что референция в естественном и научном языках непостижима. Действительно, ее очень трудно открыть и никогда нельзя быть полностью уверенным в том, что это удалось. Но установление референции в иностранном языке вовсе не эквивалентно созданию руководства по переводу для этого языка. Референция и перевод – это две проблемы, а не одна, и их нельзя решить одновременно. Перевод всегда и необходимо несовершенен и опирается на компромиссы. Компромисс, подходящий для одной цели, может быть непригоден для другой. Умелый переводчик, двигаясь по тексту, действует не вполне систематично, а неоднократно изменяет выбор слов и фраз в зависимости от того, какой аспект оригинала он хочет сохранить в переводе.