Внезапно он выплыл, судорожно ловя ртом воздух и заглатывая соленую воду, — он был измучен до крайности. Он кашлял и, задыхаясь, силился позвать на помощь. Вдруг он успокоился, обнаружив, что лежать на воде не составляет никакого труда. Покачиваясь — дыхание его вновь стало ровным, — он с тревогой искал глазами Джека Кетча, но палача нигде не было видно. Зато перед ним предстала протянувшаяся вдоль берега длинная полоса джунглей — желтый пляж, омываемый белыми волнами, и гигантские зеленые деревья, нависающие над морем. Голубое небо и голубое море, полнейшая тишина, покой и безмятежность. Лоури с благодарностью созерцал всю эту красоту, удивляясь приятному теплу, разлившемуся по телу. Еще раз бросив взгляд в сторону пляжа, он позабыл про Джека Кетча, хотя смутно помнил, что где-то потерял четыре часа. Он должен их найти во что бы то ни стало, невзирая на все предупреждения, которые получил; надо во что бы то ни стало восстановить в памяти все, чтобы знать наверняка…

Снова начала наползать темнота, подул ветер, который постепенно усиливался, — море заволновалось. Он почувствовал усталость. Внезапно его осенила догадка — в морской глубине подстерегает опасность: ему могут нанести удар и увлечь вниз; а там множество черных и жутких тварей утащат его на дно и разорвут в клочья.

В сгущавшихся сумерках Лоури поплыл к берегу, призвав всю свою волю, чтобы не поддаться слепой панике и не думать о тварях, таившихся в глубине. Ветер ревел, волны бились о берег, он напряг зрение и увидел, что огромные пенистые смерчи вздымаются и опадают, и волны яростно бьются о зубчатую скалу. Он повернулся в сторону. От него ничего не останется, если он попытается вылезти на скалу, и в то же время ясно, что надо как можно быстрее выбраться из воды, ибо в любой момент его может разорвать выплывшее из глубины морское чудовище. Он не мог повернуть назад — море как будто толкало его к торчавшим из воды громадным черным зубьям. Где-то сверкнула молния, разодрав небо на синие лоскуты. Но раскатов грома не последовало — только шумел прибой. Вздымавшиеся волны бросали его на десять футов вверх, потом вниз, унося к скале. Лоури ничего не слышал, не мог дышать. Вода поймала его в ловушку — если он не утонет, то разобьется о риф. Что-то ударило по нему и отшвырнуло в сторону. Удар повторился, и он повернул голову. Кусок дерева! Уже ухватившись за него, он увидел, что деревяшка имела престранную форму, так что прикасаться к ней не стоило. Он почувствовал, что над бревном что-то витает. Поднял глаза. Он увидел книгу, которую держали две руки. И все. Только книгу и пару рук.

— А теперь ухватись покрепче, — произнес какой-то маслянистый голос. Очень скоро все кончится. Но ты должен крепко держаться, закрыть глаза и видеть и слышать только то, что я говорю. Положись на меня и точно выполняй мои требования…

Казалось, голос замирает и отдаляется, а на самом деле это обессилевший Лоури опустил лицо на мягкую подушку воды, в то время как его онемевшие руки продолжали сжимать деревяшку.

Ничего определенного — лишь впечатление чего-то темного и округлого, двигавшегося рядом с ним. Он резко повернулся, желая разглядеть этот предмет, но ничего не увидел.

— Ну, давайте-ка. Все будет хорошо. Крепкий сон в тюрьме пойдет вам на пользу. Никогда не понимал, зачем люди напиваются… Ба, да это же профессор Лоури!

Слова донеслись словно сквозь сон; ощущение прикасавшихся к нему рук, наконец, достигло его сознания. Он послушно — с чужой помощью — поднялся с мокрого тротуара, чувствуя, что покрыт синяками и ссадинами.

На улице шел дождь; в свете фонарей капли его казались серебристыми; ночной воздух полнился свежим, замечательным ароматом распускавшейся зелени и возрождавшейся земли.

Его поддерживал старый Билли Уоткинс в темном плаще, с которого текла вода. Когда Лоури еще под стол пешком ходил, старый Билли Уоткинс был молодым констеблем. Однажды он арестовал Лоури за то, что тот катался на велосипеде по тротуару, а потом еще раз, когда поступила жалоба, что Лоури разбил окно; этот-то Билли Уоткинс с нескрываемым почтением, если не с подобострастием, поддерживал сейчас Джима Лоури, профессора "Атуорти". Его белые усы обвисли от дождя, зато с них наконец смыло табачную копоть.

— Интересно, — произнес Лоури, еле ворочая языком, — сколько времени я здесь пролежал?

— По моим подсчетам минут пять, может, шесть. Я как раз проходил здесь, дошел до Чэпел-стрит и тут сообразил, что собирался позвонить из телефона-автомата; вернулся и вижу, вы лежите на тротуаре.

— Который час?

— Наверно, около четырех. Вот-вот рассвет. У вас что, жена заболела? Я видел свет в окнах.

— Нет. Нет, Билли, скорее всего заболел я. Я пошел прогуляться…

— Видимо, не могли уснуть. Я, например, убедился: самое лучшее снотворное — добрый стакан горячего молока.

Вы себя нормально чувствуете?

— Да. Да, кажется, сейчас нормально.

— Вы, вероятно, споткнулись и упали. У вас на лице ссадина, и, похоже, вы потеряли шляпу.

— Да… да, похоже, я потерял шляпу. Я, вероятно, споткнулся. Что это за улица?

— Та, где вы живете. Вон ваш дом, до него не больше тридцати футов. Пойдемте-ка, я помогу вам подняться по ступенькам. Я слыхал, вы подцепили какую-то тропическую заразу. Правда, горничная миссис Чалмерс говорит, что ничего страшного. И что тебя тянет в эти страны, где полно язычников, Джимми, то есть я хотел сказать, профессор Лоури.

— Ну просто это интересно.

— Да, наверно, дело в этом. Вот и мой дед так. Бывало, всю ночь сражается с индейцами, а днем строит железные дороги. Ну, мы пришли. Хотите, я позвоню или…

— Нет, дверь открыта.

— Ваша хозяйка запирала ее, пока вас не было, я и подумал, может, и сейчас заперла. Что-то ты бледный, Джи… профессор. Вы уверены, что не надо вызвать доктора Чалмерса?

— Нет, со мной все в порядке.

— Но вид-то у вас неважный. Ну да вам лучше знать. Спокойной ночи.