На экране продолжалась демонстрация путевых наблюдений. Какая-то незнакомая женщина бредет по незнакомой пешеходной улице. Она останавливается у фонтанчика – в струях воды на весу покоится большой каменный шар – бросает монетку.

– Это моя жена, – с гордостью сообщил то ли Макс, то ли Боб.

Друзья детства доктора смотрели на меня с нескрываемым удивлением – новая девчонка Амелунга оказалась просто с прибабахом или же наглоталась колес. Доктор, казалось, окончательно забыл про диван и глядел на меня с профессиональным интересом, как ботаник видит в севшей на рукав бабочке не очаровательное создание природы, а класс, вид и подвид.

Казалось, все прошло, странное видение исчезло, искривленная действительность выпрямилась, расставив предметы по отведенным им местам. Вот стол темного дерева с местами поцарапанной столешницей, вот окно, за которым в свете фонаря я вижу мощеную улицу родного Бремерхафена, вот Питер с озабоченным лицом и грязными тарелками в руках, то ли Боб, то ли Макс с камерой на шее. Но почему мне от этого не легче, почему продолжает тянуть туда, в грязный двор с обвязанной веревочкой обшарпанной дверью?

Мелкая дрожь из рук перетекает в тело, добирается до ног. Я в изнеможении опускаюсь на стул и обхватываю себя руками, силясь унять ее.

– Ребята, вы займитесь-ка своими делами, – не очень-то вежливо предлагает друзьям Клаус Амелунг, не в силах победить профессионального интереса. – Питер, дружище, выключи пока телевизор.

– А музыку, музыку можно поставить? – беспрекословно подчиняется хозяин заведения.

– Разумеется, поставь музыку, – милостиво разрешает доктор.

Так называемые ребята послушно возвращаются на свои места, я же снова остаюсь один на один с Амелунгом. Доктор пристально наблюдает за мной, будто хочет разглядеть превращение гусеницы в бабочку. Или как там оно происходит у насекомых?

– Фрау Таня, вы хорошо себя чувствуете? – издалека начинает он.

Есть несколько вариантов.

Я могу сейчас встать и уйти без объяснения причины.

Я могу кокетливо повести плечами, засмеяться, откинув назад голову, как ни в чем не бывало спросить: «А что такое? Что-то произошло? Ох, знаете, я такая бываю впечатлительная, такая вся неожиданная!»

Еще я могу положить на стол ноги в желтых носках с утятами, ковырнуть пальцем в носу, выкатив глаза, пустить слюни изо рта и проблеять ему в лицо: «Бе-е-е!!!» Уверена, этот вариант будет психотерапевту наиболее интересен.

Жаль, сил нет ни на одно из теоретически возможных действий.

– Плохо, – односложно отвечаю я, тщетно пытаясь справиться с дрожью.

– Может быть, вы хотите рассказать? Может быть, я смог бы помочь? – интересуется он, изображая понимание.

Почему доктора, имеющие дело с больной головой, все такие одинаковые? Почему они всегда напускают на себя это омерзительное понимание? Что они могут понимать, если с ними никогда ничего подобного не происходило? Они, спокойно спящие по ночам, внимательно выслушивают тебя с якобы крайней заинтересованностью, покачивая головой в знак согласия, а потом деликатно успокаивают, что не видят ничего страшного, и выписывают астрономические счета. Им не дано понять, как это действительно страшно: увидеть свой дом в городе, где ни разу не был.

Только в глазах недоучки Курта я впервые заметила сегодня искреннее участие, только ему я смогла поверить. Но папочка Клаус появился и все испортил. Кстати, если бы не его предложение поужинать, то я оказалась бы сейчас не здесь, а у себя дома, и ничто не заставляло бы меня трястись, как в лихорадке.

– Нет, не хочу. Герр Амелунг, расплачивайтесь за свой ужин, и пойдемте отсюда, мне не хотелось бы вас задерживать.

– Я расплачиваюсь с Питером один раз в месяц, скопом, – поставил он меня в известность.

– Тогда можем идти.

Я тяжело поднялась со стула.

– Сядьте, – резко прикрикнул доктор Амелунг. – Сядьте и рассказывайте, чертова кукла. Не нужно играть со мной в игру, которая называется «Все хорошо». Я понимаю, что кажусь вам самодовольным, тупоголовым снобом, но не делайте из меня клинического идиота. Я точно могу сказать, что с вами что-то происходит. Вы нервозны, измучены, не уверены в себе и собственных действиях. И с моим сыном вы связались вовсе не потому, что хотели проверить, чем он занимается с детьми вдали от родительского глаза. Вы искали у него помощи.

– Откуда вы узнали? Он сказал?

– Мне не нужно ничего говорить, я не слепой. Рассказывайте.

И правда, что ли, рассказать? От меня не убудет, а он хотя бы дипломированный специалист. Я так понимаю, что неформальность обстановки избавит меня от оплаты очередного непомерного счета.

– Скажите, доктор, почему я прежде с вами не встречалась? – Я села и задала первый интересующий меня вопрос. – Я посетила всех специалистов вашего профиля нашей земли, а у вас не была…

Доктор Амелунг рассмеялся.