Я подумала, что его перевод, пожалуй, не совсем адекватен. Очевидно, те же подозрения посетили и мистера Панасенко.

– Ne garno tolmachish, blood niy bliadunn!
– рявкнул он.

На этот раз единственное понятое мною слово было английским. Но кровопролитием, вопреки угрозе, мистер Панасенко заниматься не стал. Он быстро шагнул к Фрумкину, и, как нам показалось, попытался задушить его ломом. Мы с Кеннеди бросились на помощь - но не успели. Все уже закончилось. Лом оказался подделкой, бутафорией, отлитой из какого-то мягкого сплава. Теперь он петлей охватывал шею Фрумкина, концы его торчали в стороны, напоминая сюрреалистический галстук бойскаута. Фрумкин был цел и невредим - но клонился к полу от непосильной тяжести. Панасенко поднес к его длинному носу огромный, поросший рыжим волосом кулак, - и грузными шагами покинул нас.

Фрумкин попытался освободиться - безуспешно. Мы пришли к нему на подмогу и были поражены - лом все-таки оказался не бутафорским! Не свинец, не олово, - добротное питтсбургское железо. И это железо, невзирая на усилия трех человек, упорно не желало принимать первоначальную форму.

Фрумкин начал верещать о ножовке, автогене и судебном иске к мистеру Панасенко. Скрудж отодвинул нас с Кеннеди и сам взялся за дело. Лицо его исказилось, жилы на лбу вздулись. Лом разошелся на несколько миллиметров - и застыл.

– Попробуем вдвоем, - предложил Кеннеди.

Они взялись каждый за свой конец (лома, естественно) - и огромным напряжением всех мышц развели их на расстояние, достаточное, чтобы Фрумкин смог выскользнуть.

– Пришел, накричал, испортил хорошую вещь, - сказал Кеннеди, поставив к стене останки лома.
– Но, по крайней мере, у нас теперь есть первый кандидат на роль бигфута…

– Силен, бродяга, - сказал Скрудж. В голосе слышалось нешуточное уважение.
– Но спирт придется им отдать. Так я и думал. Прихватил бочонок из Чиллатоги.

Фрумкин злобно сказал что-то по-русски и перевел для нас:

– Про таких они говорят: сила есть, ума не надо.

Скрудж ночевать не остался. Уехал вместе с Фрумкиным, отдав рабочим спирт и получив клятвенные обещания, что завтра «Улыбка Моники» дружными колоннами двинется на работу, даже если путь попробуют преградить все бигфуты Калифорнии.

На прощание он сказал нам:

– Разберитесь, что к чему. Я не могу так. Один бочонок - еще ничего. Но если тварь зачастит… Сопьются.

Мы заверили, что сделаем все возможное.

Через час после отъезда хозяина в домик, где расположились мы с Кеннеди, постучался Глэдстон.

– Ребята приглашают, - сказал он.
– Обмыть знакомство. Советую не отказываться. Но не забудьте, о чем я вам говорил. Надо сразу себя поставить. А не то придется прятаться за спину шефа, как Фрумкину…

… В столовой-клубе, вопреки моим ожиданиям, оказалось относительно чисто и уютно. И публика была относительно чистая и трезвая. Пока… Но один непорядок я заметила, едва войдя клуб в сопровождении Кеннеди и Глэдстона. И решила сразу себя поставить.

Дело в том, что на улице насекомые уже не летали - холодно. Но одна огромная, жирная и наглая муха нашла себе приют в столовой. Жужжа, она болталась по помещению - и навязчиво пыталась присоединиться к какой-либо из кучек жующих, пьющих и искоса поглядывающих на нас мужчин. То норовила сесть на бутерброд, то заглянуть в стакан… Лесорубы муху в компанию не пускали - лениво от нее отмахивались. Обиженная муха надулась и уселась на стену у самого потолка.

– Что за антисанитарию вы тут развели, господа?!
– на весь клуб спросила я, доставая «Зауэр» и показывая на насекомое отряда двукрылых.
– Разве вы не знаете, сколько болезней разносят мухи?!

Глэдстон перевел - так же громко. Разговоры смолкли. Все с любопытством поглядывали на муху, на меня и на пистолет в моей руке. Промахнуться было нельзя…

И я попала!

Муха исчезла. На ее месте красовалось круглое красивое отверстие диаметром девять миллиметров.

Триумф был полный! Немедленно мы все трое - на Кеннеди и Глэдстона тоже упали лучи моей славы - оказались в плотном людском кольце, повлекшем нас к импровизированной стойке. Я почувствовала благожелательное и восхищенное внимание этих людей. Причем в какой-то момент почувствовала вполне в физическом смысле - сзади, чуть пониже спины.

Круто развернувшись, я резко заявила двухметровому лесорубу:

– Мистер! На вас только что села муха! Прямо на переносицу!
– И я демонстративно потянулась к карману, в который убрала свой «Зиг-Зауэр».

Глэдстон торопливо перевел, но, по-моему, детина понял все и без перевода. Сделал неловкий шаг назад, второй… Его коллеги захохотали. Рядом оказался Панасенко, поднес к носу парня кулак. Рявкнул что-то. И еще что-то. Обвел взглядом всю честную компанию. Я вопросительно посмотрела на Глэдстона.