Как потом сообщил нам Глэдстон, братья-славяне отчего-то были уверены, что жадный янки немедленно заграбастает канистру и удалится пить ее в одиночестве. Да, все наши разногласия происходят от незнания и недопонимания друг друга…

Спустя час мы покинули честную компанию - настроенную, похоже, увидеть дно бочонка Скруджа. Их обещание выйти с рассветом на работу казалось нам все менее реальным.

Глэдстон и Панасенко пошли нас проводить и глотнуть заодно свежего воздуха.

Мы вышли из клуба, посмотрели вокруг, - и остолбенели.

Вокруг была зима! И какая зима!

Поднявшийся ветер шумел лишь в кронах деревьев, у земли почти не ощущаясь. Но тучи, из которых на протяжении последних часов падал снег, под его напором исчезли совсем.

Знаете ли вы, господа, что такое северо-калифорнийская ночь? Нет, вы не знаете калифорнийской ночи!

С середины неба смотрела луна. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятней, - и сиял россыпью самоцветов. Таких звезд и луны вы никогда не увидите на восточном побережье, даже в местах, считающихся безлюдными, - все равно где-нибудь у горизонта будет подсвечивать небо зарево огней какого-либо города, и изгадит вам всё впечатление…

Здесь же звезды и луна были как в первый день творения, когда только-только засияли на небе… [8] Снег на уходящей вдаль просеке сверкал и переливался, словно россыпь мелких бриллиантов. Недвижно и задумчиво стояли сосны, лишь чуть шевеля кронами, и отбрасывая загадочно-трепещущие тени. Заснеженные ели за нашей спиной застыли, как колонны храма. Хотелось помолиться.

Я с тоской поняла, что зря в юности не стала художником… И - что живу не там, где стоит жить. И не так…

И тут вдруг…

Нет, бигфут не появился. А если и был где-то неподалеку - то стоял неподвижно и безмолвно, как и мы, потрясенный открывающейся картиной…

Бигфут не появился, но удивились мы ничуть не меньше, - Панасенко запел. Мелодичным баритоном, совсем не похожим на его обычный хриплый и трубный голос. Русских (или украинских) слов я, естественно, понять не могла, а про мелодию могу сказать одно: она завораживала.

– Переведите, - тихонько попросила я Глэдстона.

Он так же тихо заговорил:

– Лунное сияние окрашивает снег в серебряный цвет… По дороге быстро бегут трое… Доносятся звуки небольшого колокола. Его звон будит у певца воспоминания о ранней весне и о прогулках с любимым другом…

Ну вот, всегда оно так… Услышишь берущую за душу песню на незнакомом языке, кто-нибудь переведет слова, - и они оказываются такой же ахинеей, что и текст любого нашего шлягера… Я махнула рукой: не надо, достаточно перевода! Глэдстон смолк.

Но, какой бы там ни был текст, мелодия завораживала. На втором куплете Кеннеди не выдержал - и стал тихонько подпевать. У него был довольно приятный тенор. Слов он, естественно, не знал - и на ходу переложил на новый мотив «Мою маленькую Долли». Размер не совпадал, пришлось вставлять отсебятину…

После завершившего второй куплет «дин-дин-дон, дин-дин-дон» не выдержала и я. Негромко затянула на тот же мотив старую шотландскую колыбельную, что когда-то пела мне мать… Русские, английские и гэльские слова сплетались воедино и поднимались вверх, к звездам… И я была уверена: там, на звездах, - их слышат.

Потом песня закончилась. Но, казалось, последнее «дин-дин-дон» все еще звучит в морозном воздухе долгим-долгим камертонным звуком… Панасенко повернулся к нам - и я увидела на его глазах слезы. Он сгреб Кеннеди в охапку и расцеловал его - по русскому обычаю, в обе щеки. Потом проделал ту же процедуру со мной. Пахло от него спиртом, чесноком и салом…

До двух часов ночи мы просидели в засаде, - не на улице, но в домике, отведенном нам для жилья. Погасив свет, напряженно всматривались в роскошную калифорнийскую ночь. Звуки веселья в клубе не смолкали. Кеннеди тихонько мурлыкал под нос понравившуюся песню Панасенко.

Время шло. Объект охоты не появлялся. Кончилось тем, что мы решили дежурить посменно. Кеннеди прилег, не раздеваясь, а я осталась одна любоваться лунным пейзажем. Такое было в нем спокойствие, такое умиротворение, что…

… Проснулась я от резких звуков. Очумело оторвала голову от подоконника. «Что такое?» - встрепенулся Кеннеди. Вскочил, приник к стеклу. Никого не было видно. Но судя по громовым рыкам, где-то неподалеку резвились почти в полном составе обитатели отделения для крупных хищников Нью-Джерсийского зоопарка.

Кеннеди, с пистолетом в руке, направился к дверям.

– Не смей! Положи пушку!
– остановила его я, торопливо включая диктофон.

Пистолет Кеннеди положил, но выходить наружу раздумал. Да и мне не очень-то хотелось…