А 40 долларов так и не отдали. Знакомая собралась эмигрировать в Америку – обидеть американца такой мелочью мы не могли.

Наверное, я люблю собак. Потому что точно не люблю собаководов.

Я не понимаю, каким запасом лишней жизненной энергии надо располагать, чтобы каждый день, вне зависимости от погоды и самочувствия бродить полчаса по улице. Собаководы объясняют свою привязанность всегда одинаково: «Ну она же так меня любит! Самозабвенно, преданно… Радуется, когда я прихожу». Конечно! Собаке же не говорят, что приезжает тёща, поэтому надо идти в магазин, хотя по телевизору показывают футбол. Собаке не говорят, что надо встать из любимого дачного гамака и идти делать новый компост, хотя она только что открыла бутылочку холодного пива. При таком раскладе я, может быть, тоже любил бы людей и радовался их приходу, как собака.

Но главное, что в своей любви к питомцам собаководы умудряются раздвигать даже границы приличия. Между собой они совершенно спокойно обсуждают за столом, какой стул был у собачки на утренней прогулке. И совершенно не расстраиваются, если этот стул случился раньше прогулки, прямо в коридоре. Главное, чтобы он был хорошим. На мои вопросы, не желают ли они за ужином обсудить и мой стул, для чего я даже готов доставить им радость прямо в коридоре, – собаководы снисходительно улыбаются. Становится понятно, что я не причастен к какому-то таинству, не знаю простых, но очень важных вещей об этом мире…

Поэтому я собаководам не доверяю. А собак (как существ, вынужденных с ними общаться), наверное, люблю.

Именно поэтому во дворах я езжу очень медленно и особенно аккуратно. Собаководы, занятые беседами о рационе питания и особенностях дрессуры, часто отпускают своих питомцев и те кидаются буквально под колёса. Чего никак не хотят учитывать владельцы «шестёрок» и «восьмёрок». Они рады разогнаться до 50−60 километров в час и «почувствовать» скорость… Других шансов сделать это у них не имеется. А в маленьком закрытом пространстве двора они чувствуют себя пилотами Формулы-1. В то время как мой 136-сильный двигатель позволяет «почувствовать» скорость и за его пределами.

Так вот, я медленно и осторожно выезжал из двора, когда с диким лаем прямо под колёса кинулась левретка. (Или лИвретка? Даже не знаю, как это правильно пишется. Однако, слово точно больше, чем собака). Я ударил по педали тормоза. Новенькие шины намертво вцепились в асфальт. Машина послушно кивнула носом.

Собака выскочила из-под бампера и продолжала истерично облаивать открытое окно автомобиля, исходя на пену.

Подошедшая хозяйка поспешила меня успокоить:

– Не бойтесь! Она не кусается…

Когда квартиру покидают хамоватые рабочие, кажется, что всё самое страшное уже позади… Остаётся лишь разобраться с мебелью и насладиться свершёнными переменами.

И тут «на сцене» появляются производители и поставщики вышеозначенной мебели, к которым накопилось множество вопросов.

Почему в кухонный гарнитур стоимостью 2000 долларов нельзя без моего участия приклеить резиновые амортизаторы дверей за 23 рубля 50 копеек?

Услуга «бесплатная доставка до подъезда» адресована бомжам?

В мебели для прихожей крючки располагаются исключительно на двух уровнях: примерно 110−120 см и 170−180 см. Значит ли это, что ребёнок примерно с десяти до шестнадцати лет должен ходить, не снимая пальто?

Полки для обуви бывают исключительно двух типов: полностью закрытые и полностью открытые. Значит ли это, что люди делятся на тех, кому стыдно за свою обувь, и тех, кто ею гордится?

Что значит «диван с функцией сна»?

И, наконец, главный вопрос. Полки для обуви не предполагают места для женских, даже невысоких сапог. Значит ли это, что женщина в высоких сапогах на каблуке должна сразу идти к кровати? С «функцией сна» или без?

Конечно, ответов на эти вопросы не найдётся. Но сам их список полностью объясняет, почему в неоновых вывесках «Мебель» так часто не горит первая буква.

Я сидел в тесной комнатке общежития Литературного института. Пиво заканчивалось. Перспективы отсутствовали.

Как можно было получить «трояк» по античной литературе? С другой стороны, мои ли это проблемы? Сидят сейчас где-нибудь древние греки и обсуждают:

– Ехилевский так мало знает о нас…

– Да, какой кошмар!

А вот то, что жена ушла, пока я тут болтаюсь в Москве… С другой стороны, сидит она сейчас где-нибудь с древними греками:

– Представляете, Ехилевский так мало знает о нас…

– Что вы говорите? Да Ехилевский вообще – говно!

Мои нелёгкие мысли прервал вбежавший в комнату Владик. Вот уж кому не занимать жизненной энергии.

– Побежали! – отрезал он.

Сидеть одному в малюсенькой грязной комнате не хотелось. И мы побежали. Сначала по общежитию, потом к троллейбусной остановке, потом к метро, потом в переходах московской подземки. Мы даже, как заправские москвичи, умудрились спешить, сидя в вагоне поезда.