Шрифт:
Уличный патруль настолько плохо разбирается в людях, что один мой приятель решил этим воспользоваться. В дополнение к носу с горбинкой он отрастил бороду, потом купил камуфляжную форму, тёмные очки и бандану. В Москве от него шарахались все патрули! Конечно, кто ж хочет пообщаться с «чеченским террористом»?
И я ничего не хотел. Я просто жил в Москве. Любил, радовался, грустил… Испытывал взлёты и падения… Выходил на улицу и слышал шуршание листвы… И, к сожалению, окрики патрулей…
Первый раз меня задержали на станции метро «Спортивная». Я был подшофе. Уже не достаточно трезв, чтобы правильно оценивать риск, и недостаточно пьян, чтобы добродушно «уладить конфликт»:
– Документы!
– Пожалуйста!
– А где регистрация?
– Что такое регистрация? У меня вот брак зарегистрирован…
– Регистрация в Москве…
– А я в Москве? Я обычно в Питере…
– В машину!
Везут. Долго везут. И я вспоминаю, случались ли какие-то «приятные» инциденты с милицией.
Как-то раз мы отмечали окончание сессии в скверике, недалеко от общежития Литинститута. Подъехал «козелок». Рыжий долговязый старшина попросил собрать все вещественные доказательства и сесть в машину. Мы, естественно, готовы были бросить и арбуз, и портвейн… Но он решительно сказал:
– Ребята, берите с собой всё! Не пропадать же!
– Старшина, – сказал Владик, – а может, на месте договоримся?
– Ребята, – сказал старшина, – я бы с вами тут с удовольствием посидел! Но мне ещё девять таких забрать сегодня надо. Поехали, а?..
И мы поехали… Серёга сказал: «Заодно на тачке по Москве покатаемся»…
Когда мы приехали в отделение, рыжий старшина превратился в продавца:
– Ребята, у меня есть штрафы по 11−50 и по 16… Вам какой?
Мы купили три по 11−50…
Пока я это вспоминал, мы приехали, и меня втолкнули за решетку. Зачем? Я не собирался убегать и не представлял угрозы окружающим. В отличие от остальных «посетителей» отделения, среди которых преобладали маргинальные личности. Отчётливо узнавались типажи из криминальных теленовостей: проститутки, несколько воров-карманников и пара «залётных», которые дрались между собой.
Я стал думать, что делать дальше… И вспомнил, что в американских фильмах в этом случае кричат: «дайте мне позвонить адвокату!»
Адвоката у меня не было. Но была жена. И я закричал:
– Я имею право на один звонок! Дайте мне позвонить жене!
Ко мне подошёл здоровенный детина и густым шёпотом сказал:
– Ты не в Америке!
Я понял, что он читает мои мысли. Мне стало страшно. А они знают, когда тебе страшно. Показать им, что тебе страшно – это страшно. И он тут же ударил. Прикладом. Просто чтобы я отошёл от решетки. Хотя меня можно было просто попросить.
Аркадий, коренной москвич, после общения с милицией пришёл в офис в расстроенных чувствах. Пока патруль проверял его прописку (а это не более одной минуты), ему успели нахамить два раза.
Он подошёл ко мне и сказал:
– Знаешь, мне так стыдно!
Мне тоже стыдно. За то, что мои же соотечественники искренне считают, что очищают столицу от грязи. «Грязь» в данном случае – это я. Они в этом уверены.
Как-то раз меня остановил милиционер… С документами была всё та же ситуация: прописка в Петербурге, не подкреплённая железнодорожным билетом трёхдневной давности, – это преступление. Я не перечил. И он повел меня в отделение. Но как мужичок сельский, сермяжный, не мог не разговориться с «узником»:
– Я-то неместных нараз видю , – доверительно сообщил он…
А я считаю, что «грязь» – это когда так говорят на русском. Так не любят его и не уважают. И я выразил эту точку зрения. Потому что «неместным» является тот, кто плохо владеет языком. А никак не филолог во втором поколении.
В ответ меня долго били. Приклад – универсальный аргумент в споре.
Милиция была начеку… Выходы из метро, автобусные остановки – всё было блокировано.
Милиции только не было, когда меня били прямо перед подъездом три человека. В это время звонила жена, я говорил, что скоро приду, и меня снова били… Ни одного патруля!
Милиции не было и тогда, когда Владика били в Балашихе десять человек, пытаясь отобрать сумку, в которой (всего то!) были рукописи, телефон, 200 рублей! Он, сибиряк, так и не дал себя свалить с ног. Пришёл, весь в крови, неузнаваем, с сотрясением мозга. Ни одного патруля!
Не было даже тогда, когда нас с Владиком пытались ограбить в многолюдном московском метро, где на каждой станции есть дежурный пикет милиции.
А потом мне хотелось уехать из Москвы. Я разлюбил. И жену, и всю эту жизнь, полную абсурда и унижений. Я устал быть чужим. Устал допрашиваться медицинской помощи у врачей, с удивлением разглядывающих мою питерскую прописку. Мне претило, что подмосковные колхозники проверяют у меня документы и потом бьют за отсутствие какой-то бумажки и присутствие своего мнения на этот счёт. Бумажки, которую можно купить за сто долларов. Это написано на любом столичном столбе. Но я – не хотел её покупать.