— Понятно, — сказала Грейс. — Спасибо. — Она очень надеялась, что Лэвендер попытается навесить и ей на уши эту чушь, и уже горела от нетерпения вступить в схватку.

К «хоромам» она шла, укрепив боевой дух, но каково было ее удивление, когда, открыв дверь в палату, она обнаружила, что Лэвендер там не единственный посетитель! Грейс ожидала увидеть Лэвендера в кресле рядом с постелью больного — читающим Мэтту сценарий или тихонько хлюпающим в салфеточку. Но Лэвендер дрых на кожаном диване, а возле постели в кресле сидел не известный Грейс мужчина. Лет шестидесяти, широкоплечий, рыжеволосый, с загорелым обветренным лицом. На нем были голубые джинсы, коричневые ботинки и красная фланелевая рубашка. Он грустно и как-то вопрошающе посмотрел на Грейс и поднялся ей навстречу. В руках его была Библия.

— Здравствуйте. Я Уэйд Коннер, — проговорил он с техасским акцентом. — Я отец Мэтта.

— Здравствуйте. А я Грейс. — Грейс поразило сходство между отцом и сыном — те же жестко, но изящно очерченные скулы, крепкий подбородок, тонкий, чуточку вздернутый кверху нос. — Я дежурю у Мэтта по ночам, — пояснила Грейс. — Вы уже разговаривали с доктором Дэрэсом?

— Да, разговаривал, и он показался мне весьма компетентным специалистом.

— О да, он действительно один из лучших врачей-неврологов в мире. — Грейс хотелось подбодрить Уэйда Коннера, хотя он, похоже, и так неплохо держался при таких-то обстоятельствах. Подобную выдержку Грейс приходилось наблюдать у посетителей реанимационного отделения. Она считала это вопросом веры.

— Меня сюда вызвал мистер Лэвендер, — сказал Уэйд, словно желая объяснить свое присутствие здесь. — Это тот человек, что спит сейчас на диване. Я не был знаком с ним, но он сразу позвонил мне и рассказал о случившемся. По правде сказать, Грейс, я поначалу растерялся и не знал, что делать. Мистер Лэвендер хотел оплатить мне билет на самолет, но я сказал: «Нет!» Я не стыжусь признаться, что не люблю самолеты, — ведь если бы Господь хотел, чтобы мы летали, то Он дал бы нам крылья. Но Он не дал. Поэтому я примчался сюда на своем грузовичке — торопился, как мог.

— Вот и хорошо, — сказала Грейс, отметив про себя его огромное чувство собственного достоинства.

А Уэйд продолжал:

— К несчастью, маме Мэтта уже не суждено увидеться с сыном. Она умерла, когда Мэтту было тринадцать. Собственно говоря, тогда-то и начались все проблемы.

— Проблемы? Какие проблемы? — спросила Грейс, осматривая Мэтта. Она решила, что подождет, когда Уэйд выйдет, чтобы взять у Мэтта кровь на анализ и вымыть его.

— Как раз примерно в то время он стал каким-то необузданным и бесшабашным, — объяснил Уэйд. — Его потянуло на скейтборд, на эти безумные трюки, после которых у него были разбиты все локти и коленки. Когда из скейтборда он вырос, то появился велосипед-вездеход, а в шестнадцать он купил себе поношенный спортивный автомобиль и разукрасил его какими-то воинственными рисунками. Увлекся гонками и в итоге однажды не справился с управлением и перевернулся — чудом остался жив. Всего несколько реберных трещин и ушибы. — Слезинка сбежала по закаленной ветрами щеке Уэйда, но он с присущей ему разговорчивостью продолжал: — И теперь вот этот ужасный случай. Переломов нет, как мне сказали. И я думаю: что бы это означало? Ведь это знак Божий. — Уэйд с любовью смотрел на сына. — Прямо на ангела похож, правда? На ангела небесного. — И он обратился к сыну: — Мы скоро поднимем тебя на ноги, сынок. Поднимем, и я увезу тебя домой поправляться. Подальше от этой кутерьмы! Понял? — Он силился улыбнуться, и Грейс заметила, что он на грани срыва.

— Добрый вечер, — поздоровался вошедший в палату Фред Хирш.

Уэйд поднялся ему навстречу.

— Здравствуйте, — сказал он. — Я Уэйд Коннер, отец Мэтта.

— Фред Хирш, — представился Фред, пожимая Уэйду руку через постель. — Компьютерная томография показала отсутствие кровотечений, а магнитно-резонансное сканирование — что внутричерепное давление снизилось, правда, не так существенно, как нам хотелось бы, но оно стабилизировалось в нужную сторону, что очень важно. Теперь самое главное — избежать инфекции, тогда в самом лучшем случае к концу недели мы начнем выводить его из комы.

— Ой, это было бы очень хорошо, — сказал Уэйд. — Ведь я знаю, какой это долгий и трудный путь.

— Вопрос только, как долог и труден он будет, — заметил Фред в свойственном ему дружеском тоне. — Это мы узнаем, когда он придет в себя.

Докладывая отцу о состоянии сына, Фред, однако, умолчал о повреждениях мозга, и Уэйд тоже не стал заострять на этом внимание. Похоже, для него главное было, чтобы сын вообще пришел в себя. На большее он пока и не рассчитывал.

— Мне, наверное, лучше уйти и не мешать вам работать, — сказал Уэйд. — Мистер Лэвендер обещал отвезти меня в отель. — Он еще раз посмотрел на Мэтта. — Ох, Мэтти!.. Сыночек мой!.. — вздохнул он, наклонился и поцеловал Мэтта в лоб.

— Что здесь происходит? — раздался вдруг с дивана хриплый голос Майкла Лэвендера. Он проснулся и в ужасе обнаружил в палате большое количество народу, собравшегося у постели больного. Волосы Лэвендера были всклокочены, глаза от испуга вылезли из орбит.

— Все в порядке, — успокоила его Грейс. — Вот, доктор Хирш пришел поговорить с мистером Коннером, которого, кстати, нужно отвезти в отель.

Сдержавшись в присутствии доктора, Лэвендер сумел взять себя в руки, хотя Грейс чувствовала, что для разговора с ней он припас изрядную порцию недовольства. Лэвендер явно был трусоват и тушевался перед белым халатом врача или значком охранника.

Когда Фред, Лэвендер и Уэйд Коннер ушли, Грейс облегченно вздохнула и приступила к обычной процедуре — перевернула пациента на бок, взяла у него на анализ кровь, вымыла губкой тело, гладкое, загорелое, поразительно безволосое — видимо, он пользовался лазером для удаления волос, даже в области интимных мест. «Ну надо же, какой редкий случай!» — подумала Грейс. Уэйд справедливо подметил, что кости не переломаны и это удивительно.