Все это сработает, только если я начну вести себя профессионально, так что я пристегнула ремень безопасности и приступила к делу.

— Ты нанял меня из-за конкретной спортивной травмы или скорее ради профилактики? — спросила я.

— Профилактики.

От его грубого голоса у меня по рукам побежали мурашки, а по тому, как он развернул свое большое тело ко мне, я поняла, что он не считает необходимым пристегивать ремень безопасности в собственном самолете.

Кивнув я позволила своему взгляду пройтись по его мощной груди и рукам, но потом поняла, что слишком нагло пялюсь.

— Как твои плечи? Локти? Ты бы хотел, чтобы я поработала над чем-то перед Атлантой? Пит предупредил меня, что полет займет пару часов.

Не отвечая, он просто протянул мне свою огромную руку со свежими шрамами на костяшках. Я уставилась на нее, пока до меня не дошел смысл жеста, и тогда я обхватила его руку двумя ладонями. Дрожь волнения и настороженности перешла от него ко мне. Его глаза потемнели, когда я начала потирать его ладонь большими пальцами в поисках узелков и уплотнений. Контакт кожи к коже оказался поразительно мощным, и я поспешила заполнить тишину, которая мертвым грузом повисла в воздухе.

— Я не привыкла к таким большим рукам. Руки моих студентов обычно легче массажировать.

Что-то его ямочек не видно. Может он не услышал меня. Кажется, будто очень увлечен, рассматривая мои пальцы.

— У тебя хорошо, получается, — ответил он низким голосом.

Меня зачаровал рельеф его ладоней, каждая из дюжины его мозолей.

— Сколько часов в день ты тренируешься? — я спросила и едва осознала, что мы уже в воздухе, так мягко взлетел самолет.

— Обычно по восемь часов. Четыре и четыре, — он продолжал смотреть на мои пальцы через прикрытые веки.

— Я бы хотела заняться твоей растяжкой после тренировки. Обычно это твои ребята делают? — спросила я.

Он кивает, но все еще не смотрит на меня. И вдруг он резко поднимает глаза.

— А что насчет тебя? Кто хлопочет над твоей травмой? — он указывает на перевязку на моем колене, которую стало видно из-под юбки, когда я села.

— Уже никто. Я покончила с реабилитацией. — При мысли о том, что этот мужчина видел то постыдное видео, меня начинает тошнить.

— Ты тоже меня гуглил? Или тебе сказал кто-то из твоих ребят?

Он высвобождает свою руку из моих ладоней и указывает вниз.

— Давай посмотрим, что там.

— Не на что смотреть.

Но он продолжает таращиться на мою ногу через эти свои черные ресницы, и я приподнимаю ногу на пару сантиметров, чтобы показать ему перевязку на колене. Он обхватывает мою ногу одной рукой, а другой расстегивает липучки и осматривает мою кожу, поглаживая большим пальцем шрам на коленной чашечке.

В том, как он касается меня, есть что-то… что-то совершенно иное.

Его рука на моем колене, и я могу чувствовать его мозоли на своей коже. Я. Не. Могу. Дышать. Он все всматривается, а я кусаю нижнюю губу и выдыхаю немногочисленный воздух, оставшийся в легких.

— Все еще болит?

Я киваю, но все еще могу думать лишь о его большой руке. Касающейся моего колена.

— Я бегала без наколенника, но теперь понимаю, что не стоило. Не думаю, что когда-нибудь смогу полностью восстановиться.

— Как давно это случилось?

— Шесть лет назад. — Я помедлила, а затем добавила, — И два года… когда это случилось во второй раз.

— О, двойная травма. Все еще тяжело?

— Очень. — Я пожала плечами. — Думаю, я просто рада, что ко второму разу я уже изучала реабилитацию. Иначе не представляю, что бы я делала.

— Больно от того, что не можешь соревноваться?

Он полностью открыт и смотрит на меня с любопытством, а я даже не могу понять, почему отвечаю. Я ни с кем это не обсуждала. Это причиняет мне боль: моему сердцу, моей гордости, моей душе.

— Да, так и есть. Ты понимаешь, не так ли? — спрашиваю я тихонько, пока он опускает мою ногу вниз.

Он удерживает мой взгляд, пока большим пальцем легонько постукивает по моему колену, а затем мы переводим взгляд на его прикосновения, будто в равной степени ошеломлены тем, как просто и естественно с его стороны вот так касаться меня, пока мы разговариваем, а мне — позволять это. Он убирает руку, и мы молчим.

Я застегиваю липучки на наколеннике, но под перевязкой чувствую, будто он облил мою кожу бензином, и она готова вспыхнуть в любую секунду, как он коснется меня.

Вот черт.