Дорога терялась за холмами. В том месте, где скрывался поселок, кружились, падали и взлетали галки. До дому оставался еще порядочный конец, было жарко, и главное — идти домой было совершенно незачем.

В городском театре происходило совещание работников промысловых районов.

В перерыве участники совещания рассматривали экспонаты выставки, развешенные по стенам фойе. Здесь были чертежи станков, образцы горных пород и нефтей, карты месторождений, диаграммы и планы. На видном месте висела большая фотография — перспективный круг, развернутый в плоскость: панорама промыслов «Рамбеконефти». Слева — Каштанный бугор с редкими вышками на склоне, постепенно сгущавшимися в долине, белые здания компрессорных станций, снова вышки с отражениями, опрокинутыми в черных зеркальных прудах, дымки паровозов, мачты электрической передачи, трубы, рытвины, — все это постепенно редело на правом плане, переходя в голый волнистый рельеф.

— Когда я пришел сюда практикантом, тут было только пятьдесят скважин, — рассказывал Стамов. — А вчера мы сдали девятьсот восьмую.

Семен Алексеевич смотрел то на фотографию, то на лицо Стамова, и под этим взглядом Стамов терялся и говорил совсем не то, что хотел. Смущало его и внимание посторонних людей, подошедших к витрине, чтобы послушать разговор наркома с рамбековским инженером, и бесцеремонно разглядывавших Стамова.

— Здесь было раньше озеро, — говорил он, указывая пальцем на группу вышек на фотографии. — Его теперь отвели, а площадь разбурили. А вот тут мы осушили болото и строим глинозавод.

— С этим вы опоздали, — сухо сказал нарком. — А как вы обеспечили буровые?

— Раствор пока приготовляется партиями на месте, — ответил Стамов. — Но завод будет готов в этом квартале. Там у нас крепкий работник, нашего выпуска инженер — Мельникова. («Зачем это я говорю?» — подумал Стамов).

— Женщина?

— Да. У нас много хороших женщин. Инженеры, техники, мастера...

— Хорошее дело, хорошее дело!

Семен Алексеевич нетерпеливо посмотрел на Стамова, как будто желая сказать: «Все это хорошо, все это мне давно известно, но не об этом я хотел с тобой говорить».

— Остальное я видел, — сказал он, рассеянно разглядывая витрины. — Теперь, если вы не возражаете, можно пойти курить.

Они вышли из зала, сопровождаемые любопытными взглядами инженеров. В дверях Стамов нечаянно толкнул наркома и не извинился. Он был в том подавленном состоянии духа, когда сознание одной допущенной неловкости влечет за собой другую.

Семен Алексеевич облюбовал и водил за собой Стамова затем, чтобы расспросить его о положении дел в Рамбекове. Свидание с Шеиным и рабочими стахановских партий заставило его серьезно призадуматься. Налицо был богатый район, хорошо оснащенный техникой, воспитавший целую армию рабочих, мастеров и инженеров. Шеин признавал это, и в то же время он упорно говорил о неиспользованных возможностях, о беспорядке в цехах и конторах, о недовольстве мастеров. По словам Шеина, неиспользованных возможностей было много и все они «лежали на поверхности», не использовались же потому, что руки не доходили — одолевали текущие неполадки.

Беседа со стахановцами убедила Семена Алексеевича в том, что устаревший административный порядок на промыслах принял здесь особенно уродливые формы, превращая мастера в исполнителя мелких хозяйственных дел.

По-видимому, в тресте «Рамбеконефть» сидели вялые люди, зараженные обывательщиной, неспособные развивать богатый район и думающие только о том, чтобы подольше продержаться на насиженном месте.

Инженер Стамов ему не понравился. Стамов, как видно, любил поговорить о том, что всем давно известно, серьезного же разговора избегал, а это было признаком того, что человеку нечего сказать или он боится говорить о своей работе. Все же это был опытный инженер, работавший на промыслах долгие годы. Семен Алексеевич решил расшевелить его.

В курительной комнате разговор оживился. Здесь было пустынно и тихо. Монотонно гудели вентиляторы. Дежурный пожарник, подбрасывая ногой к порогу оброненный кем-то окурок, скучающе засматривал в пыльное оконце. Там, в мутной голубизне, черными молниями носились стрижи.

— Бригада Шеина снижает проходку, потому что ее задерживают монтажники, вышечники и другие цеха, — говорил Стамов. — Бригада Шеина не может творить чудеса.

– Значит, в цехах у вас сидят плохие люди?

— Нет, люди у нас неплохие. Но между цехами не существует крепкой связи, и над ними нет надлежащего руководства.

— Как это понять? — мягко спросил Семен Алексеевич. — Вы вскрыли новые пласты, развили механизацию, и у вас имеется блестящий опыт Шеина. Люди, которые тянули вас назад, выдумывали пределы, отсиживались за устаревшими нормами, — эти люди не путаются больше у вас под ногами?

Семен Алексеевич спрашивал и посматривал на Стамова с хитрецой, как опытный учитель, который старается навести ученика на правильный ответ, но не хочет показать этого.

— Ну, такие-то еще остались, положим, — вырвалось у Стамова; он поднял глаза на наркома и твердо докончил: — Только они теперь и не заикаются о пределах. Они первые расхваливают Шеина и всех, кто беспокоится и рискует.

— Что это за люди? Тупицы? Враги? Карьеристы?

— Да нет, это наш брат-инженер или хозяйственник, только с изъяном. Они живут сегодняшним днем и боятся перемен. Они боятся Шеина и заискивают перед ним. Они боятся вашего приезда... А главное, они все подхватывают на лету и никогда ничего не понимают.

— Вы их хорошо знаете, — сказал Семен Алексеевич. — А сначала вы мне про женщин да про осушенные болота рассказывали, — прибавил он с укором.

Стамов смущенно улыбнулся, опустил голову и ничего не ответил.