— Это верно! — вдруг сказал пожарник, который все время прислушивался к разговору, а теперь подошел ближе и заулыбался. — Вот, к примеру, есть у нас в команде один боец. Неглупый боец, грамотный. Послали мы его на курсы по противовоздушной обороне. Курсы он кончил на «отлично» и все нам толково объяснил — какие бывают вещества вредные и как обращаться с противогазом. А вчера на учении смотрю — он резинку содрал и дышит носом. Так, говорит, способнее, а сам смеется, подлец. Вот тебе и научился!

— Не пошла впрок наука? — усмехнулся нарком.

— Не пошла! Товарищ инженер правильно сказал, есть такие зряшные люди, без понимания. Он, может быть, университет кончил, а на деле — хуже лопуха зеленого.

— Однако мы уклоняемся, — сказал Семен Алексеевич, посмеиваясь в усы. — Мы говорили о Рамбекове.

— Добыча растет не потому, что мы хорошо руководим районом, а потому, что наши люди растут и наш район богат. Бывает так, что один фонтан у нас дает больше, чем десяток скважин в других районах. Но это еще ничего не говорит о производительности труда. В сущности, план-то у нас занижен.

Они вышли из курительной комнаты. Пожарник стоял в дверях и провожал их глазами, улыбаясь каким-то своим мыслям. Семен Алексеевич слегка взял Стамова за локоть, показывая, куда идти, и это бережное прикосновение почему-то растрогало Стамова.

«Может быть, он считает меня одним из тех тяжелых и вздорных людей, которые вечно критикуют от дурного характера и неспособности ни на что другое, — думал Стамов. — А все-таки я скажу ему все, что меня тревожит. Я вижу только маленький кусочек страны — наше Рамбеково. Он видит всю страну, все районы, видит большие процессы, совершающиеся в них. Я вижу только ничтожную долю этих процессов. Но как человек, отступивший на несколько шагов, чтобы рассмотреть всю машину, не может уследить за работой винтика, так и он не знает о наших болезнях и о том, что мы могли бы дать стране, преодолев эти болезни... С чего же начать? Рассказать о положении мастеров? Или о закрытом в мороз складе? О технике Петине? О самом себе? Как мало осталось времени, а я еще ничего не сказал...»

Они сели на мягкий диван, обитый темно-малиновым бархатом. Солнечные лучи, падавшие из окна, пестрили мохнатую ткань обивки пятнами света. Пятна эти то таяли, то разгорались, как угли, по мере того как набегали на солнце быстрые весенние облака. И все это — запах пыли, живые пятна света на бархате и домовито скрещенные ноги Семена Алексеевича в высоких сапогах, — все было такое будничное, что не замечалась особая значительность разговора.

И когда Семен Алексеевич наконец коснулся руки Стамова, он не сразу умолк и не удивился внезапному вопросу наркома:

— Скажите откровенно: у вас были конфликты с управляющим?

Стамов спокойно выдержал пристальный взгляд наркома.

«Берегись, — говорил этот взгляд. — Берегись, если ты клевещешь или сводишь здесь личные счеты. Ты, конечно, не свободен от душевных влечений, симпатий и антипатий, я понимаю это и не жду от тебя холодного беспристрастия. Но говори правду. Не криви душой. Иначе — берегись!»

— Мы с ним старые знакомые, — ответил Стамов. — Вместе учились. А конфликтов у нас не было, разве вот на активе я раз выступил. Но мы, кажется, действительно не любим друг друга.

— Продолжайте, — сказал Семен Алексеевич.

В другой раз он перебил Стамова:

— Непонятно, совсем непонятно.

Стамов рассказывал историю Петина.

— В ту ночь все были в разъездах. На перегоне Рамбеково — Мирты лопнул газопровод. Погасли топки. Парень сорвал голос, вызывая котельную, но ничего не добился. Потом мы два дня спускали в озеро грязную нефть. Сейчас аппарат валяется на складе, и мы по-прежнему работаем сухим паром.

— Непонятно.

— Да ведь морозы ударили, и у каждого свои болячки...

— Непонятно, почему аппарат валяется на складе?

— Это не так легко объяснить, — смутился Стамов. — Понимаете... Трудно пробежать по тому месту, где вы однажды упали. («Что я говорю? — удивился Стамов. — Разве я так думал? Ну да, оттого-то я и молчал все время... Но что же он-то подумает обо мне?»)

— Можно заставить себя пробежать, — сказал Семен Алексеевич. — Но лучше вообще не падать. А как вы лично относитесь к предложению Петина?

— Да если предусмотреть зимние условия...

— Отбросим всякие «если». Вы знаете, сколько мы расходуем сухого пара на подогрев?

— Тысячи килограммов. Я считаю, что надо повторить опыт, Семен Алексеевич.

Стамов потупился и ждал. Он заранее знал, каков будет следующий вопрос наркома. Почему-то он вспомнил приемную отдела кадров, краснощекого, толстого студента, с лицемерно жалобным видом вертевшего в руках шапку, кадровика, махнувшего с досадой рукой («Ладно, невольник — не богомольник»), и вопрос, решивший его, Сергея, судьбу («Ну, а вы, товарищ?»).