Пятница! Сегодня пятница! Просто передать не могу, как это меня радует. Особенно сильно я рад тому, что сегодня не планируется никаких баб. Сегодня мы с мужиками… Поверить в это сложно, но мы идем в театр! Васька сказал, будет круто. Он знает ребят из труппы, видел репетиции и пребывал в полнейшем восторге. Вообще-то я не такой уж хам и быдло, как иногда хочу показаться. Я конечно могуч, вонюч и волосат, но театр люблю, и музыку, и даже на балет могу себя заставить пойти, но это уже ради баб, только ради баб.

Бабы! Они — мое проклятие. Я только на четверть азербайджанец, на четверть хохол и на половину русский, но, судя по всему, восточной крови плевать, что я — почти славянин. Вышел я у мамы с папой, правда, ничего. Я размотал с головы полотенце, тряхнул волосами и с удовольствием глянул на себя в зеркало. Хорош! Я состроил зверское лицо и напряг мускулы. Под смуглой (спасибо, деда Теймураз!) кожей заиграли бугры — трапеция, широчайшая, бицепс, трицепс – все на месте, за ночь не разбежались. «Смерть дiвкам!» — говорит бабушка Тася. И практика показала, что она права. Закончив нарциссировать, я расчесал волосы и собрал их в хвост. На одной конторе Михал Палыч, вальяжный дядька-архитект, обзывал нас, разрабов, павианами, за то, что почти у всех были хвосты, или хотя бы пышные «павианьи» гривы. Я натянул майку, проверил наличие в сумке зарядного, и запихал в нее многострадальный мой ноутбук. Можно было ехать на работу.

Сбегая по лестнице, я позвонил Ваське. Приятель мой мучился похмельем и бездельем:

— Здорово, Васисуалий!

— Привет, привет, — позевывая, поздоровался Васька.

— Вечером все в силе?

— Ну конечно, мы же договорились! Птиц, все будет шоколадно. Подснимешь себе там театралочку, как ты любишь, — Васька заржал.

Не очень-то я люблю это погоняло — Птица. Все деда же и виноват. Tair по-турецки — птица. Именно дед растрепал об этом моим еще школьным приятелям, и я стал Птица. Как-то я пожаловался одному мудрому человеку, а тот утешил меня в том смысле, что с фамилией Агаларов я вполне мог бы стать Галей, а это было бы куда печальнее. Так что я не жалуюсь.

— Не-не-не, Девид Блейн! Никаких театралок, — притворно ужаснулся я, — только эстетика и пивас! Лады, до вечера.

— Давай!

Вчерашний дождь отмыл крышу, но сильно попортил бока моего Опелька. Я прицокнул языком, оглядывая свою немытую лошадку, и пообещал ей мойку сразу, как высохнет грязь под ногами. Двадцать минут — и я на работе. О, вот Николашкин Логанчик, забрала уже. Круто вчера с ней покатался. Вот впервые вез барышню домой и ничего не планировал. Хорошо, что такие еще остались, которые не липнут ко мне. И хорошо, что это относится к Нике, я ее очень люблю. Она замечательный друг, очень живая и веселая, без всех этих девичьих ужимок. А мне этого так не хватает. Главное, она же симпатичная девочка, странно, что до сих пор не замужем…

Размышляя на эту тему, я поднялся на свой седьмой этаж, налил себе кофе и пошел работать.

Я люблю свою работу. Мы тут все любим свою работу. Ковыряясь в проекте, я так увлекся, что Сереге пришлось меня пнуть, чтобы я его услышал.

Серега интересовался, есть ли у нас планы на вечер, насчет по пиву в кабачке по соседству.

— Я пас, пацаны, — сказал Саня, — у меня у кума именины.

— Я тоже пас, — развела руками Никеша, — у меня планы.

— Ну и я пас, Серега, твои обязы*, — ожидаемо пошутил я.

— Ну вас всех! Поеду тогда к Катьке, раз вы меня кидаете, — сообщил Серега, но видно было, что он не особенно расстроился.

После обеда приперлась Лерочка. Вот не пойму я, чего она таскается сюда. Если б она меня клеила, я бы понял. Но она в мою сторону — ноль эмоций, я-то вижу. И Серега ее тоже не интересует, это еще виднее. Ну, не Саня же, отягощенный женой и дочкой? Остается только очевидный, но невероятный вариант — она дружит с Никой. Что между ними общего? Гламурка Лерка и наш брат Николаша? Небо и земля, черное и белое, одни сплошные антонимы.

Лерка громко защебетала какую-то херню, Санька демонстративно надел свои гигантские Koss-овские наушники. Серега написал в наш тимовский чат: «Ника, иди курить!» Я только посмеивался, глядя, как мучится Никеша. В конце концов, Ника все-таки пошла с Лерочкой в курилку, а я вернулся к коду.

***

Вот и вечер, волшебный вечер пятницы, когда впереди два выходных и тебя ничто не сдерживает. Кабаки переполняются планктоном, бухгалтерши топят тоску в шампанском, менеджерюги шикуют паршивым коньяком, а скромные работники клавиатуры нетерпеливо рыскают в плотном потоке, боясь опоздать на стрелку с друзьями. Именно так я рыскал, пока добирался домой. Быстренько переоделся, заскочил в банкомат за наличкой и рысцой погнал в метро.

18.45 показал мне телефон, когда я вышел из метро «Пушкинская». И пропущенный звонок. Я набрал Толика:

— Онотоле, ты звонил?

— Ты приехал? Васька звонил, он на подходе.

— Ну и я на подходе, — сказал я, сворачивая в сторону ДК Связи.

На ступеньках курил мой второй лучший друг — Анатолий Борисович Камильман, невысокий худощавый типчик известной национальности, стриженый замысловато. Логично, что человек с таким именем и фамилией просто обязан быть, во-первых Камилем, во вторых Вассерманом. Нечастые Толиковы девушки бывали нами жестоко обмануты, когда мы целыми неделями звали его строго Камилем, убеждая их в его прекрасном восточном происхождении. Потом кто-нибудь где-нибудь прокалывался, и очередная нимфа спадала с лица, получая вместо загадочного Камиля банального еврейского мальчика Толю, аспиранта и мелкого торгаша.