Между сержантом (красным, мокрым) и Аллой Валерьевной состоялся короткий, энергичный диалог.

– Желательно знать, – проговорил сержант, бесполезно обтирая волосы сырым носовым платком, – откуда в замке боезапас. Равно и его количество.

– Сядьте! – сердито велела мэр. – Возьмите себя в руки!

Сержант сел. Старая большевичка принесла ему стакан крепкого чаю. Алла Валерьевна метнула в нее гневный взор, но та, естественно, не убоялась.

– Так вы поговорили с Рутмерсбахом? – спросила Алла Валерьевна. – Вы вообще с ним виделись? Что он сказал?

– У него там огневая точка, – сообщил сержант и обжегся чаем. – Конкретно: пушка. Кстати, она стреляет. Желательно выяснить подробнее – сколько в наличии пороха и так далее.

– Пушка? – Мэр рассердилась еще больше и вдруг застыла. Немеющей рукой пошарила в ящиках, выдвинула один, отыскала там глянцевую папку с золотым тиснением-веточкой в углу. Полистала. Сержант мрачно хлебал чай. Мэр просматривала бумаги, а багровые пятна ползали по ее щекам, перемещались на шею, одолевая двойной подбородок как ничего не стоящее препятствие.

Наконец она прочитала:

– «Пятое. В связи с юбилеем восстановить традицию производить в полдень сигнальный выстрел, для чего на крыше замка установить действующую пушку образца 1811 года. Ответственный – хранитель музея».

– Ядра-то зачем? – спросил сержант.

Алла Валерьевна покусала карандаш.

– Было решение, – объяснила она наконец.

– Пороха сколько? – заскрежетал Голицын.

– Много, – отрезала Алла Валерьевна, закрывая папку. Как ни тянул Голицын шею, ничего разглядеть не сумел.

– Я посоветуюсь в инстанциях, – молвила Алла Валерьевна. И добавила откровенно: – Как бы нам с вами не наломать дров – понимаете?

Сержант встал, аккуратно поставил стакан, провел ладонями по бокам.

– Ну – идите, идите! – сказала Алла Валерьевна.

Голицын двинулся к выходу.

– А сами-то вы что думаете? – спросила она вдруг, глядя ему в спину.

Голицын притормозил у самой двери.

– Лично я договорился бы с воинской частью КБ-88/445, – четко произнес он, не оборачиваясь. – У них все равно скоро маневры. Две-три бомбы – и порядок.

И вышел.

– Какие бомбы? Какие еще бомбы? – кричали в инстанциях. Не столько на Аллу Валерьевну, сколько вообще. В воздух летели сметы, счета, схемы, какие-то бухгалтерские писульки. – Вы отдаете себе отчет? Одна только реставрация!.. Вот – вот – и вот! Колоссальные деньги! Памятник архитектуры! Замок европейского значения!

Мэр сердито собрала губы в гузку. Она хорошо помнила, как добивалась – не лично, конечно, а в составе группы компетентных представителей – чтобы замок включили в путеводитель «Тысяча крепостей Европы». Видимо, о том же вспомнили и в инстанциях. Предложили мэру наперсток коньяку, усадили к открытому окну. Алла Валерьевна сосала коньяк, как валидол, и косилась испуганно и зло.

– Подождем, – говорили между тем компетентные представители, – выморим голодом. Не стоит вот так, с кондачка. Не сможет он там сидеть вечно.

– Шестого ноября у нас ответственная делегация. – Алла Валерьевна обмахнула платком вспотевшее декольте.

– Тем более! Не можем же мы показать товарищам руины!

– А что я им покажу – Рутмерсбаха с этой его… пьянчужкой?

В инстанциях переглянулись. Потом тот, что помоложе, сказал – ни к селу ни к городу:

– А знаете, сколько крупы и килек можно купить на всю получку?

И снова запахло коньяком.

Мориц и Эльза обитали теперь в одной комнате – морицевой: там имелось застекленное окно. Притащили туда буржуйку – вот бы вызнать, какие вопоминания хрантся в ее ржавой памяти? – добавили на кровать одеял. Все-таки по ночам становилось холодно. Спали, впрочем, по очереди. Один постоянно находился на крыше донжона возле пушки. Мориц соорудил там отличное укрытие от дождя и ветра. Иногда они с Эльзой сидели там вдвоем. Жевали бутерброды с килькой, пили горячую воду из термоса (чай из соображений экономии решили не закупать). Глядели на городок.

Стрелять им пришлось еще раз, когда флотилия из трех лодок и одной прогулочной яхты попыталась высадить на остров десант. Одно ядро снесло яхте мачту, экипаж завяз в парусах, и кораблик закрутился на месте, как растерянная собака. Две лодки повернули назад, а последняя почти добралась до замка, когда меткое попадание опрокинуло ее. Мориц наводил пушку с крайней осторожностью: категорически требовалось никого не убить. Борода в свое время говорил, что это подчас куда сложнее, чем убить. Кроме того, Мориц был благодарен городским властям за то, что катеров не посылали. Попадание ядра в катер неизбежно закончилось бы взрывом. Как хорошо, что это понимал не только Мориц.