Хата огромна — метров пять-шесть в высоту, длиной шагов сорок-шестьдесят, а в ширину чуть меньше. Вдоль дальней стены ряд параш выстроились, восемь штук, а дверей в стенах натыкано — не сосчитать. Народу не просто много, не просто очень много, а как на вокзале, человек, ну я не знаю, пятьсот, семьсот…

— Вокзал, — соглашается со мною Пика.

— Так и зовут новочеркасский транзит — вокзал. Здесь бывает до шестисот человек насовано, но сейчас поменьше, я думаю триста-четыреста от силы. Пришли.

Наконец-то, а то совсем нет сил, ну суки…

Падаю рядом с блатяками и сидорами, приваливаюсь к стене. Мне полегче, но все равно плохо. Братва смотрит с любопытством и сочувствием.

— Пика, здесь все этапы так встречают?

— Все, но это семечки, цветочки, ягодки впереди.

Я задумываюсь, если это цветочки, то каковы ягодки — убивать что ли будут? Нерадостные мысли прерывает один из зеков:

— А сидор где твой?

— Хрен его знает, земляк. На коридоре потерял, когда встречали. У меня еще на носу очки были.

— Надо поискать? — спрашивает он у Пики. Пика соглашается:

— Надо. Вдруг что-нибудь интересное там будет.

Я молчу, зная, что у меня нечего отнимать. Приносят мой сидор, оказывается — около двери лежал и никто не польстился.

Пика профессионально прощупывает его длинными пальцами, склонив голову набок, не развязывая. Вздохнув, выносит диагноз:

— Да, не густо, землячок, не густо. Шестерик сроку, а не богато. Нехорошо это, видно ты с фраерами сидел, собрать братка не могли. Ну, это поправимо.

— Да мне и не нужно ничего…

— Как не нужно ? — удивляется мне Пика и улыбаясь, показывает рукой на хату:

— У тебя шестерик. У меня чарвонец строгача, я в третий раз чалюсь. Есть здесь и особняк-полосатик, и крытый, и кого только нет. И у всех не густо, и сидора тощие, как братва с трюма. А есть и такие, — Пика указывает на мужичка, лежащего недалеко. Под головой мужичка большой, туго набитый, сидор.

— У него гада трешка, я по рылу вижу, кулачье с колхозу, а сидор аж лопается! А как же социальная справедливость? — продолжает Пика, вспомнив красивые слова из газет.

— Эй, землячок, греби к нам, базар есть.

Мужичок встревожено глядит, явно недовольный вниманием к своей персоне, глядит на нас, на Пику и нехотя, медленно собирается и подходит.

— Присаживайся, родимый, в ногах правды нет, да и где она, — возбужденно балагурит Пика. Братва оживляется, как волки при виде овцы. Мужик присаживается в круг, плотно прижав к боку сидор.

— Ты че так жмешь его, как девку? Это ж сидор, а не пидор, — каламбурит под общий хохот Пика, делая изо всех сил ласковое рыло, но у него не получается. Мужик смотрит ему в рот, как кролик на удава, не отводя взгляда. Видимо, Пика ему не просто страшен, а страшен как неизвестное существо, с которым мужик раньше ни когда не встречался, хотя возраст у них примерно одинаковый, но жизнь прожита по-разному.

Пика начинает:

— Как звать, земляк?

— Степан…

— А по какой статье, мил человек?

— По 206, часть вторая…

— Что же ты такого нахулиганил, вроде не мальчишка?

— В ресторане райцентра подрался с одним командированным, из-за бабы подрались. Но он партийный, а я нет. Вот его и отпустили, а меня сюда. Аж на три года…

— Ну три — не десять, не страшно. На параше можно просидеть. Значит, отбил у тебя комиссар бабу, а? — общий хохот.

— Так она не моя, а там, в ресторане познакомились…

— Ну ничего — откинешься, еще найдешь. А где ты такой справный мешочек нашел?

Мужик смущен неожиданными поворотами Пики и запинаясь, отвечает:

— Ну… что значит… нашел, мне его жена с братухой собрали…

— Ну, давай немного поедим, а то так жрать хочется, что охота убить кого-нибудь снова, как вчера…

Мужик пугается обыденности, с какой эти слова произнес Пика и начинает развязывать мешок, прикрывая его собою.

— Не прячь, не прячь, мы отнимать не будем, — искренне говорит тертый и битый жизнью зек, под одобрительные возгласы братвы.

— Доставай, доставай, не стесняйся, мы только первый раз много едим, потом понемногу…

Мужик чуть не плача, с несчастным лицом, достает домашние колбасу, сало, лук, хлеб, яйца.

— Хватит? — с надеждой в голосе не выдерживает хозяин мешка. Под общий хохот Пика спрашивает:

— А ты что ли не будешь?

Начинается пир. Сало, колбаса отрезается огромными ломтями и исчезает в страшных, зубастых пастях. Мужик чувствует себя, как в клетке с дикими зверями.

Насытившись и громко отрыгнув, Пика отваливается от газеты с остатками жратвы: