– Руки как руки, Хулио.

– Нет, старик. Ничего подобного. Это не мои руки, а его. Его чертовы руки.

Я отвешиваю ему подзатыльник:

– Кончай уже.

Итак, Саймон посылает Хулио в отель к Джаветти. Задача – прижать ублюдка, уйти с камнем. Хрен знает, на кой Саймону камень. Наверное, дело принципа. Неважно. Суть в том, что вчера вечером Хулио должен был отчитаться боссу, но так и не явился.

В кармане куртки пиликает мой телефон. Это Саймон.

– Джо, старый мой приятель, – говорит он с акцентом кокни, будто и не жил пятнадцать лет в Штатах. – Ты его нашел?

– Ага, – отзываюсь я. – Он сам не свой. Что-то случилось, но он пока не рассказывает.

– А выглядит как?

– Как кусок дерьма. Думаю, он даже не спал. Пьет с утра.

Мало того, Хулио выглядит даже паршивее, чем минуту назад. Я опять его разглядываю. И точно – щеки ввалились. В общем, далеко не фонтан.

Хулио закрывает глаза, складывает руки, что-то бормочет на тагальском [2] .

– С Джаветти он потолковал?

– Похоже на то. Сейчас он ведет себя стремно.

Тон Саймона становится резким:

– Камень у него?

Я кошусь на Хулио. Господи, кажется, он молится.

– Нет, – отвечаю я. – Он говорит, что нет. В общем, сдается мне, надо его отсюда уводить.

Бармен бросает на нас презрительный взгляд. Что ж, если Хулио полегчает, лучше ему бежать, да порезвее.

– Мне нужен этот камень, Джо. Чертовски нужен, приятель. Выясни, где он. Если Хулио видел Джаветти, то видел и камень. А значит, знает, где он. – У Саймона такой голос, будто он марафон пробежал.

– Да угомонись ты, – говорю я. – Я все узнаю.

Иногда Саймон ведет себя, как образцовая скотина.

Я поворачиваюсь к Хулио:

– Слушай, Саймон хочет, чтобы… – и подскакиваю от звона стекла.

Хулио хватает свою бутылку «Куэрво» и делает из нее «розочку» о стойку. Инстинкты орут мне валить, да поживее, но я не верю, что он нападет на меня с этой фигней. Тем не менее, я на всякий случай уворачиваюсь, приложившись о стойку левым коленом.

Оказывается, зря волновался.

Хулио хватает бармена за рубаху, рывком подтягивает к себе и замахивается бутылкой. Бармен орет и извивается, но вырваться не может. Хулио подтаскивает его еще ближе, клацает зубами, как будто хочет разодрать парню грудину и сожрать его к чертям.

Не обращая внимания на боль в колене, я прыгаю на Хулио. Беру его в двойной нельсон и оттаскиваю. Кто бы сомневался – бармен тут же линяет в подсобку.

– Какого хрена ты творишь? – ору я на Хулио.

В ответ он только рычит, брызжет слюной и размахивает своей гребаной «розочкой» направо и налево.

Я пытаюсь его развернуть, чтобы скинуть на пол, но не успеваю – Хулио делает рывок вперед и бросает меня через барную стойку. Я врезаюсь в стену разношерстного бурбона. С полок валятся и разбиваются бутылки.

Я падаю на пол больным коленом, режусь об осколки. По ту сторону стойки туда-сюда, как пантера на героине, расхаживает Хулио, крутит в руке разбитую бутылку, рычит и бормочет себе под нос. Как будто полностью из ума выжил. На чем, мать его, он сидит?

Хватаю со стойки нож для фруктов. Лезвие у него – сантиметров семь, но это лучше, чем ничего. Хромая, выхожу из-за стойки, свободной рукой беру табурет, но держусь на расстоянии.

Хулио оборачивается, видит меня. Тихое бормотание превращается в полноценный рев, и Хулио бросается вперед, только мне кажется, что теперь он размахивает бутылкой не как оружием, а будто не знает, что еще с ней делать.

Держа табурет в одной руке и фруктовый нож в другой, я чувствую себя беспросветно тупым дрессировщиком.

И в тот момент, когда Хулио должен был врезаться в меня, он останавливается.

В его взгляде что-то меняется. Никогда раньше такого не видел. Там отчаянная мольба. На долю секунды возвращается прежний Хулио. Как будто только для того, чтобы попрощаться.

А потом вспарывает себе горло «розочкой» от кадыка до яремной вены, проворачивает бутылку и всаживает ее глубже, в самую глотку.

Кровь бьет фонтаном, как нефть из скважины. Обалдев, я роняю нож и табурет. Пытаюсь остановить кровотечение. Слышу из трубки на полу плоский голос Саймона. Он орет «Что там? Что?» снова и снова. Сгребаю со стойки полотенца, свою куртку и все, что только может пригодиться, чтобы зажать рану.

Но все без толку. У Хулио закатываются глаза. Жизнь вытекает из него, пузырясь и пропитывая футболку алыми пятнами.