Шрифт:
И еще пел жонглер Юк о радости войны: о том, как, пробудившись до света, мчится воин по росистой траве, как доносится издали звон оружия и потревоженно звонят по всей округе колокола.
И еще пел он о даме, при воспоминании о которой полнится светом душа.
Эн Бертран слушал и голова у него слегка кружилась, ибо выпил он доброго вина изрядно.
После же Юк с изящным поклоном передал виолу Фалькону де Марсалья, дабы тот ответил на безупречную эту сирвенту какой-нибудь песней собственного сочинения. А прочие благородные господа могли бы послушать и сравнить. Первенство же пусть определит хозяйка, домна Раймонда, как это и заведено при тех дворах, где в чести куртуазность.
Поначалу Фалькон молчал и только струны впустую перебирал; после же запел. Голос у него оказался сильный, высокий, немного резкий – иной раз, чудится, вот-вот сорвется; однако ж ни разу не сорвался, так что эта прерывистость была точно острая приправа к доброму мясному блюду.
Слушали, а за окнами медленно угасал день. Вот уже слуги внесли горящие факелы – почти никто и не заметил, когда солнечный свет погас и в зале сделалось темно.
И спел Фалькон де Марсалья о различных знаках, какие подают прекрасные дамы своим рыцарям, когда хотят без слов сказать им: надейся. Различны те знаки – примятый на дороге цветок, брошенный где надо платок, лоскут драгоценной ленты, привязанный к рукояти меча (и как он там оказался?)
Изящная песня, тонко изображающая переходы от надежды к созерцанию, от созерцания к частичному обладанию. Все заслушались.
Дама для влюбленного – божество, продолжал Фалькон, и потому любой знак ее внимания ценен для поглощенного Амором кавалера больше, чем некогда для Константина небесное видение креста с надписью: «Сим победиши».
Ибо Амор иной раз оборачивается беспощадной войной, где нет, однако, побежденных…
И вдруг Бертран как ахнет кулаком по столу, как закричит страшным голосом:
– Что? Что ты сказал?!.
Виола взвизгнула, будто перепуганная женщина, и затихла. Фалькон в изумлении на Бертрана поглядел. Однако видно было, что со страхом своим он быстро справился и осведомился учтиво:
– Не могли бы вы повторить свой вопрос, эн Бертран? Ибо, увлеченный пением, я не вполне его расслышал.
Бертран, мрачнее полуночи, на Фалькона уставился.
– Я спросил: кому вы сулите победу в вашей песне, эн Фалькон де Марсалья?
– Влюбленному рыцарю, – ответил Фалькон.
– Как его имя?
– У него нет имени в этой песне, – пояснил Фалькон, отдавая виолу жонглеру Юку.
– Вы назвали какое-то имя, – настойчиво повторил Бертран. Он слегка задыхался, словно злоба схватила его за горло крепкими пальцами.
Фалькон еще раз пропел последнюю строфу – о ценности знаков внимания дамы:
«…И коль Амор охватит паладина, то всякий дамы мимолетный жест ему важнее, чем для Константина победу предвестивший крест…»
– Победу – ДЛЯ КОГО? – в третий раз суровой прозой вопросил Бертран – ни дать ни взять грозовая туча, готовая разразиться молнией и градом.
Фалькон растерялся.
– Для императора Константина Великого, – еще раз объяснил он гневливому шателену из Борна. – Если вы помните, перед решающей битвой ему явилось небесное знамение – большой крест и слова – «Сим победиши»…
Бертран поморгал, тяжело вздохнул и вдруг засмеялся.
– Ох, – выговорил он. – Прошу меня простить. Как же вы осмелились такое при мне выговорить, эн Фалькон де Марсалья: чтобы победа была отдана Констанину!..
Тут Фалькон улыбнулся.
– Вижу теперь, эн Бертран, что для вас во всем мире существует только один Константин – ваш несчастный брат.
– Вот именно, – сказал Бертран. – И будьте уверены: я сделаю его по-настоящему несчастным.
После этого разговоры пошли совсем о другом. Домна Раймонда увенчала победой, конечно же, сирвенту Бертрана, а самого Бертрана одарила цветком из своей прически.
Вскоре – поскольку время было уже позднее и гости изрядно притомились за пиршеством и куртуазными развлечениями – их развели по постелям и уложили спать.
Как уже говорилось, Шателайон – владение процветающее. Во всем здесь виден достаток. За городком начинаются ухоженные поля; под городскими стенами пасутся тучные стада коров и свиней; замок Шателайон выглядит необоримой твердыней. А еще дальше, за деревней, начинается лес, который также принадлежит эн Раолю.
И знатная же там охота! Два дня минуло с тех пор, как эн Бертран де Борн прибыл ко двору властителя Шателайона, а уже вознамерились гости насладиться охотничьей потехой.
И вот собралась большая охота. Взяли с собой и Саварика, и Итье, а из слуг эн Бертран взял Жеана. Жонглер Юк заявил, что ему противно любое пролитие крови, кроме совершаемого над домашними животными, нарочно для этой цели выкормленными, и потому остался в замке. Для домны Раймонды оседлали красивую белую лошадку кроткого и смирного нрава.