– Значит, если ты останешься внутри, у здания ещё будет шанс.

– Я не думал об этом.

– Подумай и когда вернёшься домой, никуда не выходи.

– Почему, Илья?

Каждый раз, когда сын называл его по имени, он начинал притворно возмущаться: «какой я тебе Илья, я папочка, дорогой, горячо любимый и глубокоуважаемый», но сегодня Окунь старший нарушил традицию.

– Потому что в такой день на улицы выползает всякая нечисть. Мародёры и грабители.

– Не беспокойся, дорогой папочка. Я от дедушки ушёл, я от бабушки ушёл, а уж от мародёров тем более уйду. Да их здесь и нет, глубокоуважаемый. У нас хозяева обувных магазинов сами раздавали свой товар.

– Свежо предание…

– Я сам видел! Они под честное слово давали кроссовки женщинам, которые были в туфлях на высоком каблуке. Ходить в такой обуви неудобно, а покупать что-нибудь более подходящее – некогда.

– А кто этих женщин заставлял так одеваться?

– Горячо любимый папочка, здесь ведь не Миннеаполис, здесь служащие работают в респектабельных фирмах и имеют дело с достойными людьми, поэтому и выглядеть они должны прилично. Кха-кха-кха.

– Позвони мне из дома.

– Не могу обещать, я и так с трудом прорвался, ведь все линии заняты.

– Постарайся.

– Постараюсь. Кха-кха-кха.

– Будь здоров и не кашляй.

– Буду и не буду…

Связь оборвалась, но главное Илья узнал. Его сын вне опасности. Илья закрыл лицо руками, сполз со стула и встал на колени. Хотя он и считал себя атеистом, он стал благодарить Бога и был уверен, что Всевышний простит его за неверие. Сколько времени продолжалась молитва, он не знал. Когда он посмотрел на часы, было 8 вечера. Он собрал вещи и поехал домой.

В сумерках он с трудом разглядел на мосту человека, державшего американский флаг. Все машины, проезжая мимо, громко сигналили. Илья въехал на мост, остановился и вышел из машины. Около флага по стойке «смирно» стоял старик, в котором чувствовалась военная выправка. Илья подошёл к нему и протянул руку. Тот ответил на рукопожатие и опять встал навытяжку. Он выбрал место, с которого его было хорошо видно и пришёл сюда, чтобы поддержать дух сограждан. Сам он воевать уже не мог, но он благословлял на борьбу своих детей и внуков.

Нервное напряжение, накопившееся у Ильи, прорвалось. Он обнял незнакомца и зарыдал. Слёзы облегчали душу, освобождали её от боли и горечи. Это были слёзы радости за сына, слёзы горя об умершей жене и тысячах людей, погибших в Международном Торговом Центре. Его организм, промытый слезами, стряхивал апатию и возвращался к жизни. Старик тоже плакал, а машины, проезжая под мостом, продолжали сигналить на разные голоса…

Сын давно звал его к себе и Илья, взяв отпуск, поехал в Нью-Йорк. Он хотел присмотреться к столице и окончательно решить сможет ли он после всех этих лет жить в большом городе.

Первый раз он с Надей и Максимом приехал туда через полгода после того, как они попали в Америку. Денег у них не было, они экономили на всём, поэтому на оперу в Метрополитен взяли самые дешёвые билеты. Наблюдая за действием с высоты птичьего полёта, Илья заметил в партере несколько свободных мест и после антракта хотел туда пересесть, однако его опередили. Ему показалось, что сделали это его бывшие соотечественники.

Обстановка внутри театра по своему духу напоминала Большой. Хорошо одетые зрители чинно прогуливались в фойе, стояли в очереди в буфет или, оставшись на своих местах, изучали программки. Всё это вызывало ностальгические чувства и ему с Надей хотелось как можно дольше побыть в этой атмосфере, но они боялись, что Максим не выдержит такое длинное представление. Однако постановка была мастерская, артисты пели превосходно и их сын слушал затаив дыхание.

Они были ещё под впечатлением, когда вошли в лифт. Следом за ними, придержав закрывающиеся двери, вскочили мужчина и женщина.

– Какой этаж? – спросил мужчина.

– Первый, – ответил Илья.

– Конечно, первый, какой же ещё, – подхватил кто-то из вошедших ранее, – опера-то кончилась.

Они переглянулись. В лифте самого большого культурного центра Нью-Йорка оказались одни русские. Советская ментальность сначала заставила их купить билеты на галёрку, потом искать свободные места в партере, а сразу после окончания встретиться здесь, чтобы побыстрее спуститься к гардеробу и взять свою одежду без очереди, пока остальные зрители аплодируют.

Дома они часто говорили о переезде в Нью-Йорк, но дело так и кончалось одними разговорами. Только сейчас, оставшись один, Илья начал задумываться об этом серьёзно.

Приехав к Максиму, он положил чемодан посреди комнаты, раскрыл его и принялся разбирать вещи. В гостиной сразу стало тесно и, проходя по ней, он то и дело за что-нибудь цеплялся. Он ухитрился опрокинуть журнальный столик, споткнуться о диван и уронить торшер. Каким-то чудом ему всё же удалось ничего не разбить, но после очередного падения он сел у камина и задумался. Его дом был раза в три больше квартиры сына и там ему не надо было протискиваться бочком между стеной и стулом. Здесь же всех друзей не соберёшь и приличную вечеринку не устроишь, а переезд в Нью-Йорк был бы равносилен новой эмиграции. Пришлось бы искать работу, покупать жильё и возобновлять знакомство с обосновавшимися здесь друзьями. Конечно, он был с ними давно знаком и регулярно перезванивался, но встречался очень редко. Недавно он узнал, что его однокурсник эмигрировал в Америку. Илья позвонил ему и стал расспрашивать о жизни в России и общих знакомых, но Саша интересовался исключительно деньгами. Он с видимым удовольствием рассказал, как ловко обул родное советское государство и теперь хочет правильно инвестировать полученные от этого средства. Разумеется, со временем он сам разберётся, что к чему и начнёт свои операции в Америке, а там, глядишь, обует и её, родимую. Он искренне удивлялся, что Илья каждый день ходит на службу. Работать инженером он мог и в Союзе, для этого не стоило никуда уезжать. По его мнению, у любого энергичного человека должно быть два-три бизнеса. В Америке это элементарно и не пользоваться такими тепличными условиями – непростительная глупость. Народ здесь непуганый, всему верит, а это открывает прямо-таки безграничные возможности. У него самого через пару лет будет как минимум несколько миллионов, но с выходцами из Союза он дела иметь не собирается, потому что их на мякине не проведёшь.

В институте Саша был его самым близким другом, а на одной из вечеринок они даже заключили своеобразный союз. Тогда хорошо приняв на грудь, Илья стал жаловаться, что уже давно хочет переспать с негритянкой. Саша, слегка покачиваясь, выслушал его и, сочувственно икнув, сказал, что тоже имеет тайную мечту – трахнуть карлицу и было бы неплохо, если бы они объединили свои усилия. Их соученик, который случайно оказался рядом и ещё был в состоянии водить пером по бумаге, составил договор о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи, наподобие тех, которые Советский Союз заключал со слаборазвитыми странами. Молодые люди тут же поставили свои подписи и Илья бережно спрятал документ в карман пиджака. Всё это было давно, в другой жизни и Сашу, вероятно, уже не интересовало.