И не замечала, как за этой сценой через окно наблюдает некий маленький аппаратик, вроде кинокамеры, управляемый на расстоянии.

— Хоть бы подох! — воскликнула она сквозь слезы.

— Почему? — заинтересовался Ромочка.

— Я из-за тебя хорошему человеку в любви отказала!

Ромочка немного подумал и сказал:

— Наверное, не очень он к тебе стремился.

— Очень! — И Лукерья заплакала.

— Значит, ты не очень горела.

— Горела.

— А зря отказала. Может быть, прилично заплатил бы и мы бы с тобой мотоцикл купили, за грибами ездить.

Это была не шутка. Это была мечта ее мужа.

Лукерья пошла плакать на кухню.

Жизнь не удалась.

И никогда Земле не стать цивилизованной планетой.

Зря добрые инопланетяне стараются.

И Ромочка в той комнате заснул, захрапел. 

Русские женщины могут быть умом не быстры, но зато если они включатся в размышление, то могут прийти к неожиданным и парадоксальным результатам.

Лукерья всю ночь не спала, а думала.

И надумала.

Она заглянула в поликлинику, взяла направление на уколы для одной женщины, а сама пошла к Матвею Тимофеевичу домой, посоветоваться. Матвея Тимофеевича дома не было, а его племянница, раздосадованная тем, что тот не помер, как положено, стала сердиться и гнать Лукерью со двора, потому что полагала, что медсестра неправильно его лечила, раз он остался живой.

— Чему вас там учат! — кричала она, а соседи высовывались из окон и некоторые сочувствовали. — На что народные деньги идут!

Лукерья спорить не стала, потому что не знала, на что идут народные деньги. А пошла искать Матвея по интуиции.

Нашла недалеко, на Пушкинской, где он во дворе шестнадцатого дома играл в домино, забивал рыбу в компании со стариком Ложкиным, а также Удаловым и Грубиным — старые люди вспоминали далекое прошлое, когда и народ был добрее, и космос отзывчивее.

Лукерья остановилась в сторонке, сердце забилось, в глазах пошли круги — что-то с ней творилось, разыгрались гормоны, это она как медицинский работник понимала.

Матвей вздрогнул. У него было звериное чутье.

Он резко обратил к ней свой пронзительный взор.

Разве подумаешь, что такой мог умирать, безвольно лежа в койке?

— Ты чего? — спросил он.

— Ты играй, играй, отдыхай, — ответила, зардевшись, Лукерья. — А потом поговорим.

— Ну зачем ты так, — мягко возразил мужчина. — Ребята подождут.

Его товарищи и в самом деле готовы были подождать. Лукерья вышла с Матвеем на улицу, там было два шага до скверика у Параскевы Пятницы.

— Посидим? — спросила Лукерья.

— Не томи, — сказал Матвей. — Я ведь терпеливый, терпеливый, а могу и не дотерпеть.

— А вы, значит, можете в человека внедриться? — спросила Лукерья.

— При условии последнего вздоха, — ответил Матвей.

Лукерья глубоко вздохнула, как пловец перед прыжком с вышки, и спросила:

— А в моего мужа?

— А разве он у тебя болеет?

— Болеет, — поспешила с ответом Лукерья, — часто болеет, хроник он безнадежный.

— А что за болезнь?

— Ну что у них бывает за болезнь? Алкоголизм, конечно, — сказала Лукерья.

— Алкоголизм — это не болезнь, — возразил Матвей, — а времяпрепровождение. А ты-то чего желаешь?

— Любви, — призналась Лукерья, — ласки желаю. Во мне пропадает жена и возлюбленная, потому что он мерзопакостный бездельник, профукивает жизнь, вместо того чтобы идти по ней со мной рука об руку.

— Красиво излагаешь, — сказал Матвей. — А я тут при чем? Могу только оказать тебе мужскую услугу — подарить тебе несколько ночей любви.

— Не понял ты меня, — вздохнула Лукерья. — Не в тебе дело. Не хочу я мужу своему изменять. Я его себе выбрала, и я его желаю.

— А я-то тут при чем? — Матвей буквально закричал.

— Но ты же мне говорил, что вы все как братья и как кто помрет, в него входите, а потом человек возрождается к жизни и любви.

— Ой ли?

— А ты на Байсуридзе погляди, — сказала Лукерья. — Английская королева ему письма из жалости писала, а сейчас он чего?

— Сейчас он себе дачу строит, — ответил Матвей.