— Стружка, — промолвил он. На металлических жест-костях фильтра зловеще поблескивала бронзовая стружка от подшипников.

Нужно было менять мотор.

В этой работе хотел участвовать и Брякин. Но инженер не разрешил ему. Я принялся объяснять ефрейтору, что он не имеет достаточного опыта для такого важного дела. Брякин вдруг перебил меня:

— Это мне известно не хуже вашего, товарищ лейтенант. Дальше что?

— Прекратить разговоры, — скомандовал я, выведенный из терпения. — И встаньте, как положено, когда с вами разговаривают старшие.

Ефрейтор шмыгнул носом, как тогда при майоре, и стал «смирно».

«Нет, Брякин, видно, не из тех, кого можно убеждать, — подумал я. — Ему надо приказывать, а не вдаваться в объяснения».

Кобадзе не спал, когда я вернулся домой. Сгорбившись, он сидел за столом в сдвинутой на затылок фуражке, уставясь глазами в одну точку. Под потолком плавало облако табачного дыма.

— Это ты, Алексей? — спросил он, не поворачиваясь. Его голос прозвучал тихо и скорбно. — Случилось несчастье. Одинцов отправлен в госпиталь.

Я стоял огорошенный, не сводя глаз с трубки капитана. Показалось вдруг, что вырезанный на ней Мефистофель подмигнул мне.

— Как это случилось?

— Очень нелепо. В высшей степени. Свалился с плоскости твоего самолета. Проверял что-то. Обшивка была в масле, а трап отсутствовал. Ну, и поскользнулся. А на земле лежал баллон. Удар пришелся по больной ноге… Пока мы добрались до госпиталя, у него подскочила температура. Сразу же стали готовить к операции.

Я не мог поверить, что человеку, с которым сегодня только был вместе, разговаривал, сейчас плохо. И все из-за меня! Из-за моей нетребовательности к Мокрушину. Неужели он не мог догадаться постлать трап? Вот бестолочь! И я еще хвалил его!

— Что же теперь делать? Кобадзе закрыл лицо ладонью.

— Понимаешь… — наконец сказал он, — надо как-то сообщить жене.

— Давно надо было… — начал я и осекся. Кобадзе даже не заметил мою растерянность и по-прежнему сидел неподвижно.

— Все будет сделано, — заторопился я. — Сейчас все будет сделано. Об операции лучше пока не говорить?

Капитан посмотрел на меня так, словно старался уяснить смысл моих слов.

— Да, да, скажи все, что нужно.

Дивизионная комиссия работала в полку двое суток. Председатель комиссии, приземистый инженер-полковник с хмурым лицом, казалось, не доверял никому, сам все осматривал и ощупывал. На самолете Герасимова полковник не поленился слазить в фюзеляж, хотя люк был самых скромных размеров.

— Пока неплохо, — еле выбравшись из фюзеляжа, заметил он. — Ага, моторчик только что заменили, нуте-ка, опробуйте, коллега.

Пока Герасимов пробовал мотор, комиссия осматривала машину сержанта Мокрушина.

— А не проверить ли нам и шасси? — председатель вопросительно поглядел на Мокрушина, словно советовался с ним.

— Разрешите поднять самолет на козелки? — спросил механик, приложив руку к съехавшей набок пилотке. Голос его дрогнул. Нужно было снимать трап, а под ним на обшивке имелись царапины от сапог.

— Сделайте одолжение.

Я побежал за дежурной автомашиной, чтобы привезти стоявшие у центральной каптерки козелки. По пути заскочил в «компрессорную», попросил подготовить новый баллон со сжатым воздухом.

Через десять минут и то и другое было на стоянке. Инженер-полковник сам залез в кабину, убрал шасси и тут же выпустил их. Сигнальные солдатики на плоскостях, выкрашенные в красный цвет, поднимались одновременно — шасси действовали безукоризненно.

— Поиски дефектов, так сказать, не увенчались успехом, — сказал Брякин, быстренько набросив на плоскость трап. Царапин комиссия не заметила.

Полковник посмотрел на Брякина строгим взглядом.

— Почему без комбинезона?

— Это кто? — Брякин состроил глупое лицо, но, взглянув в жесткие немигающие глаза полковника, изменил тон. — Сохнет после стирки, масло вчера сливал и обрызгался. — На всякий случай Брякин ретировался.

— Негоже получается, голубчик, — сказал мне полковник. — Подчиненные бьют баклуши, а вы на побегушках у них.

Осмотрев все машины, дивизионная комиссия уехала. А через три дня из соединения пришел приказ.

Его зачитали на утреннем построении. Состояние материальной части полка признавалось хорошим. Эталонным самолетом утверждался самолет старшины сверхсрочной службы Герасимова. За своевременную и образцовую подготовку машины к летней эксплуатации его наградили ручными часами.