ведь Холли плачет в конце каждой серии «Седьмого неба»[2] и даже во время повторения

сериала, из-за чего по понедельникам не берет трубку.

Это неважно.

Места в кафе напротив Пантеона нам нашли сразу, да еще и столик снаружи. В любой части Нью-

Йорка за такой столик пришлось бы чуть ли не ногу себе отгрызть. Может, официант понял, что мы

ужасно в этом нуждались, из-за слез Холли. Во всяком случае, он усадил нас в тени большого

колышущегося на ветру навеса, и я сказала: «Un verre de vin blanc pour moi et pour mon amie»[3], -

забыв, что я в Италии, а не в одиннадцатом классе на уроке французского.

«Frizzante?»[4] - не поведя бровью, спросил официант.

Я не имела ни малейшего понятия, о чем он говорит, но умудрилась вспомнить, что я в Италии, а

не во Франции, и выдавила «Si»[5] вместо «Oui»[6].

Ха, мой первый обмен словами на иностранном языке! С продавцом диетической колы и с

сутенершей мистера Гладиатора я говорила по-английски. Ладно, хорошо, разговор велся не на

родном языке страны. Но все равно ведь на иностранном!

На столе появились корзинка с хлебом и горшочек с шелковистым белым маслом, так что мы

налегли на еду, потому как, даже рыдая, Холли аппетит не теряет, и это одна из многих причин, по

которым я ее люблю.

Я объяснила Холли, какая она счастливая, что ее отец НЕ здесь, поскольку, как и ее мать, он не

одобряет Марка. Что, конечно же, смешно, ведь Марк целиком и полностью является идеальным

кандидатом в мужья, очень милым, заботливым, веселым и совсем не осознающим и не ценящим

собственные достоинства, не то, что Кэл Моделефил – его полная противоположность во всем. К

тому же, Марк довольно привлекателен. И доктор, кстати. С еженедельной колонкой в нью-

йоркской газете, которую читают миллионы. О чем еще может мечтать семейство Капуто?

Видимо, о католике?

Иногда я так злюсь на родителей Холли и на то, как они с ней обращаются, что мне аж плеваться

хочется.

С другой стороны, родители Марка ничуть не лучше, правда, по-своему.

– К-как будто это для нас важно, - всхлипнула Холли, когда официант вернулся с двумя бокалами

белого вина на подносе.
– Я хочу сказать, я ведь в церковь и не захожу с тех пор, как мне

исполнилось восемнадцать. Церковь всегда была их бзиком, а не моим. Да и Марк не

показывался в синагоге со своей бар-мицвы[7]. Мы не намерены растить наших детей в какой-то

определенной религии. Мы собираемся воспитывать их вне религий. А когда они станут

достаточно взрослыми, пусть сами решают, к какой религии – если вообще к какой-нибудь – они

хотят принадлежать.

Я кивнула, так как слышала все это уже много раз. Вино в бокалах, которые поставил перед нами

официант, искрилось на солнце перед моими глазами как фальшивое золото на дне ручья,

найденное Лорой в одном из эпизодов «Маленького домика в прериях»[8].

– Почему они просто не могут принять, что вот он – мужчина, которого я люблю?
– спросила Холли, поднеся бокал к губам и сделав большой глоток.
– Ну да, он еврей. Смиритесь с этим.

Я тоже пригубила свое вино...

И чуть не поперхнулась! Это было совсем не вино! А шампанское!

Лучше шампанского! Обычно его пузырьки вызывали у меня мгновенную головную боль.

А эти оказались крошечными и легкими – почти незаметными.

– Что это?
– спросила я в восторге, подняв свой бокал к свету и любуясь восхитительными

пузырьками.

– Frizzante, - ответила Холли.
– Помнишь? Официант спросил, и ты сказала «Si». Оно похоже на

игристое вино. Разве тебе не нравится?

– Я его обожаю.

И я была от него в таком восторге, что заказала второй бокал. К тому времени, как к нам

присоединился Марк, я была ну в ОЧЕНЬ хорошем настроении.

К счастью, Холли последовала моему примеру. В нашем уголке площади происходило так много

интересного, и здесь было так много народу, что она быстренько забыла об увиденной свадьбе и

своем желании пройти к алтарю под руку с отцом. Вскоре мы уже могли отыскать в толпе

американских туристов с той же скоростью, что (очевидно) и итальянцы. Я не хочу говорить ничего