Там где нет жемчужин

2011.-2012гг.

Обнаженный мужчина подошел к высокой, обшарпанной двери. Худыми, жилистыми руками он потянулся к засаленному со всех сторон звонку и нажал кнопку.

По всему лестничному проему витал едкий запах, то ли жареных котлет, то ли старческого пота. Дело в том, что когда лук подвергается термической обработки и его масла испаряются в открытое пространство, он приобретает специфический запах, который не редко можно спутать с потовыми секрециями.

За дверью по-прежнему было тихо. Обнаженный мужчина повторил свою попытку вызвать хозяина квартиры. На этот раз его настойчивый ритуал оправдал ожидания. Щелкнул замок, произошел оборот ключа, металлическая ручка подалась вниз и дверь со звуковыми потугами открылась.

– Здравствуйте. Я привел вам мальчика.
– обратился обнаженный мужчина к обескураженному хозяину ветхой квартиры. Рядом с тощим, не прикрытым телом и впрямь стоял мальчик в фиолетовом костюме. Мальчик выглядел ухоженным и достаточно упитанным для своего возраста. Его белые - белые кучери ниспадали мелкой завивкой на лоб, на котором поблескивали крупные капельки пота. Возможно, он категорически устал, пока он и его странный провожатый поднимались по лестнице на пятый этаж.

– Негодяй!!!
– воскликнул хозяин квартиры, - он был гладко выбрит, круглые слегка треснувшие очки на его вытянутом лице, придавали ему вид порядочного интеллигентного гражданина.
– Негодяй! Какая наглость!

– Нет-нет! Это совершенно не то, что вы думаете! Это однозначно не так!
– оправдывался обнаженный мужчина, который действительно выглядел нелепо в своем первородном костюме.
– Нет! Это все действительно не так!
– продолжал незваный гость. Покрасневшая рука, поддернутая псориазом, схватила ребенка и заволокла в пределы квартиры. Дверь с грохотом захлопнулась, но в коридор все еще доносились голоса негодования и возмущения.

Обнаженный человек остался один в своей нелепой незащищенности.

Я проснулся. Сегодня опять было жарко. Душно и категорически тяжелый воздух, сдавливал грудь. Мои волосы были влажные, а рубашка на груди и спине прилипла к вспотевшему телу. Я заснул прямо на рабочем столе. Я посмотрел в окно : там по-прежнему палило солнце. Плавился асфальт, изнывали от жажды хрупкие травы и вывернутые корни деревьев, как обескровленные вены гигантов, кричали в немом гласе о помощи. Я подумал, что сейчас самый раз полить клумбы. Не все, но хотя бы некоторые из них.

Я подошел к зеркалу. Пятна на груди растеклись в виде несуразного островка, сгибы на локтях так же были явным свидетельством непрекращающийся жары. Я умыл лицо и не стал протирать его, надеясь на кротко временное спасение.

Я посмотрел вниз, и на меня уставилась черная пропасть сложных сантехнических лабиринтов. Быть может где-то на дне, в самых недрах пропасти сидел зверь, и ждал атаки. Быть может, он хотел схватить меня, накинуться прямо сейчас и уволочь меня во влажную, черную пещеру, в свое прохладное логово? И я был не против. Я подождал с минуту, но на меня так никто и не напал, и мне пришлось смириться с реальностью...

Я вышел во двор. Сегодня никого не привозили. Было тихо и очень душно. Солнце блестело и отражалось снова и снова на сотнях металлических позолоченных и украшенных камнями крестах. Я не любил все эти богатые украшения смерти. "Зачем?" - думал я, "Все кто мог оценить это великолепие уже мертвы. А тот, кто жив - приходит окропить могилу слезами, а слезы - это лучшее украшение смерти...". Я любил скромные, деревянные или мраморные кресты. Мне нравились плиты, а еще меня забавляли все эти нелепые смешные надписи на этих молчаливых экранах. Я знал каждую могилу, каждый холмик, который когда-то был могилой, каждую изгородь. Особенно я любил безликие бугорки. Я им давал свои имена, выдумывал для них их короткую, но все же их личную индивидуальную жизнь. Иногда, я рассказывал какому ни будь зеваке или пьянице одну из этих выдуманных историй. Они слушали меня и сочувствовали тому, кто был похоронен мной в этой безликой, безжизненной горстке земли. Я заботился о них и всегда следил

за порядком на их территории. Таким образом, я как бы извинялся за тех, кто покинул их

по неизвестным нам обоим причинам...

И так, я вышел на улицу. Взял серо-зеленый шланг и принялся с усердием поливать клумбы. Клумбы были единственным веселым и жизнеутверждающим местом на всей территории кладбища. Я всегда старательно поливал эти островки жизни. По весне старался высаживать новые нарочито яркие, смелые цветы и кустарники. Это была моя своеобразная, условная граница между жизнью и смертью. Почему-то, я хотел, что бы приходящие сюда по скорбеть люди, четко и ясно чувствовали эту разницу. Что бы они понимали и ощущали эту однозначную грань между жизнью и тем, что обратится навечно в прах.

– Ну что, все тихо?
– сиплый голос прозвучал где-то со спины. Я обернулся.

– Тихо. А ты подготовил могилу?
– спросил я у высокого исполина в клетчатой рубашке.

– Все как в лучших домах Парижа!
– ответил исполин. Это был Павел - человек гигант, хромавший на левую ногу, дюжий детина от рождения. Он работал здесь, казалось бы со времен самого возникновения кладбища. Он, как и я знал каждый акр земли, каждый крест и изгородь. Это он в свое время обучил меня всему, что может пригодиться смотрителю кладбища.