— Хм! Яснее некуда, — сказал Уимзи, прочитав. — Да, злопамятная особа.

— Весьма — но что прикажете делать со старыми дамами, которых ничем не урезонить? Она очень внимательно проследила, чтобы формулировки были достаточно четкими, и только потом согласилась поставить свою подпись.

— Филипп Бойз, должно быть, ужасно расстроился, — предположил Уимзи. — Благодарю вас. Я рад, что увидел этот документ, — он делает мою теорию о самоубийстве куда правдоподобнее.

В теории оно, может, так и было; только вот теория гораздо хуже, чем хотелось бы, согласовывалась с тем, что Уимзи успел выяснить о характере Бойза. Сам он скорее склонялся к предположению, что к самоубийству Бойза подтолкнуло неудачное свидание с Гарриет Вэйн. Но и эта версия была небезупречна. Уимзи не верилось, что Бойз к тому моменту продолжал питать к Гарриет Вэйн столь нежные чувства. Хотя, возможно, ему просто не хотелось думать о покойном хорошо. Уимзи опасался, что его собственные чувства начинают мешать здравому размышлению.

Он отправился домой и принялся читать гранки романа Гарриет. Писала она прекрасно — не поспоришь, но бесспорно было и то, что она слишком много знала об использовании мышьяка. Вдобавок в книге фигурировала пара художников из Блумебери, живущих идеальной жизнью в любви, веселье и бедности; однако всему этому приходит конец, когда молодой человек умирает от отравления, оставив возлюбленную безутешной, но жаждущей мести. Уимзи поскрипел зубами и отправился в тюрьму Холлоуэй, где едва не устроил сцену ревности. К счастью, ему на помощь пришло чувство юмора — правда, к тому моменту он совершенно измотал свою подзащитную перекрестным допросом и чуть не довел ее до слез.

— Простите, — сказал он, — на самом деле я вас страшно ревную к этому Бойзу. Понимаю, что не должен, но ничего не могу с собой поделать.

— Ревнуете, — сказала Гарриет, — и никогда не прекратите.

— А раз так, со мной будет невозможно жить. Вы это хотите сказать?

— Вы были бы очень несчастны. Не говоря уже о других отрицательных последствиях.

— Но послушайте, — возразил Уимзи, — если бы вы вышли за меня замуж, я бы перестал ревновать, потому что знал бы, что я вам нравлюсь и так далее.

— Вам кажется, что вы бы перестали. Но это не так.

— А что, у меня был бы повод? Думаю, нет. С чего бы? Это ведь все равно как жениться на вдове. Неужели все вторые мужья ревнуют?

— Не знаю. Но жениться на вдове — не то же самое. Вы бы никогда не смогли мне доверять, и ничего бы не вышло.

— Черт возьми, — воскликнул Уимзи, — если б вы хоть раз сказали мне, что я вам нравлюсь, все было бы прекрасно. Я бы вам сразу поверил. Но вы ведь этого не говорите, вот я и воображаю черт знает что.

— Вы бы в любом случае продолжали воображать все, что только можно. Никогда не смогли бы играть на равных. Мужчины на это не способны.

— Никогда?

— Исключения очень редки.

— Да, звучит скверно, — серьезно сказал Уимзи. — Конечно, если бы я оказался таким идиотом, все точно пошло бы наперекосяк. Я понимаю, о чем вы говорите. Был у меня знакомый, который от ревности буквально помешался. Когда жена не висела у него на шее, он говорил, это потому, что он для нее ничего не значит, а за любое проявление любви обзывал ее лицемеркой. В конце концов она не выдержала и сбежала с каким-то типом, до которого ей и дела не было, зато мой знакомый принялся всем рассказывать, что он был прав с самого начала. Но ему отвечали, что он, дурак, сам во всем виноват. В общем, все очень сложно. Похоже, тут важно, кто успеет приревновать первым. Может, вы смогли бы хоть немного меня приревновать? Я был бы очень рад, потому что это бы означало, что я вам не совсем безразличен. Не желаете послушать о некоторых обстоятельствах моего темного прошлого?

— Спасибо, нет.

— Но почему?

— Я не хочу знать о других.

— Серьезно? Это обнадеживает. Видите ли, если бы я пробуждал в вас материнские чувства, то вы бы изо всех сил постарались меня понять и поддержать. Терпеть не могу, когда меня понимают и поддерживают. Хотя в любом случае все они ничего не значили… кроме Барбары, конечно.

— Кто такая Барбара? — быстро спросила Гарриет.

— Одна девушка. На самом деле я многим ей обязан, — задумчиво ответил Уимзи. — Когда она вышла за другого, я взялся за расследования, лишь бы как-то залечить сердечные раны, — и в целом это оказалось очень весело. Но, признаюсь, она действительно выбила меня из колеи. Подумать только, из-за нее я даже специально прошел курс логики.

— Боже ты мой!

— И все ради удовольствия твердить Barbara celarent darii ferio baraliptord. [63] Каким-то образом эта фраза звучала для меня таинственно, романтически, как откровение страсти. Много лунных ночей подряд нашептывал я эти слова соловьям в садах Сент-Джонса [64] — сам я, конечно, учился в Баллиоле, [65] но это по соседству, рукой подать.

— Если за вас кто-то и выйдет, то исключительно ради удовольствия слушать, как вы мелете чепуху, — сурово сказала Гарриет.

— Не самая лестная причина, хотя и лучше, чем вообще никакой.

— Когда-то мне тоже прекрасно удавалась чепуха, — проговорила Гарриет со слезами на глазах, — но из меня это как будто вытрясли. Знаете, я ведь по природе очень жизнерадостная; на самом деле мрачность и подозрительность мне совсем не свойственны. Но теперь весь задор куда-то пропал.

— И неудивительно. Но с вами все будет в порядке. Просто улыбайтесь и предоставьте дяде Питеру обо всем позаботиться.

Когда Уимзи вернулся домой, его ожидало короткое письмо: