Шарифулла продолжал молча смотреть в окно. Видя, что слова не действуют, Нигматулла вытащил из кармана казакина мешочек, развязал его и высыпал на ладонь блестящие желтые кусочки.

— Видал?

— Что? — Шарифулла недоверчиво скосил глаза.

— Золото никогда не видел, что ли?

— Видел. Ну и что?

— Продаю. Купи.

— Что я с ним делать буду?

— Ха, нашел над чем голову ломать! Да продашь. Я же с тебя и полцены не запрошу, только потому и продаю так дешево, что деньги нужны во как, — Нигматулла провел ладонью по шее, — позарез. Если б не это, сам бы продал за настоящую цену!

— А почему мне? Я ж ни цены ему не знаю, ни толку… Нет, продай уж кому-нибудь другому.

— Какой тебе еще толк? Богатство само в руки лезет, а ты отказываешься!

Шарифулла задумался.

— Не берешь? Ну смотри, дело твое. Да и некогда мне тут с тобой разговоры вести, надо скорей компанию собирать — золото мыть. Не купишь — найду другого, с руками оторвет.

Нигматулла встал и пошел к двери.

— Погоди, кустым. — Шарифулла заколебался. Его и пугала мысль о том, что он может ли шиться годами накопленных денег, и манила возможность легкого обогащения. Он представил себе табун лошадей. Стройные кони с длинными гривами, чуткие нервные лошади с пышущими ноздрями, тонконогие нежные жеребята… «Чей это табун?» — «Шарифуллы-бая!» — отвечает пастух. А почему «табун»? Может быть, табуны? Не один, не два, а пять, десять, много табунов! Если дело выгорит, так оно и будет, а если нет…

— Ну, мать, что будем делать?

— Не знаю, отец…

— Так я и думал, что ты ответишь не знаю. — Хозяин махнул рукой: — Женщинам что? Ты хоть разорвись, а им и горя мало! Беззаботная баба…

— И у меня есть забота, — неловко улыбнувшись, сказала Хауда.

— Целыми днями дома сидишь, какая у тебя забота?

— Все думаю, когда наш сын подрастет, на ноги встанет…

— Нашла о чем горевать! Дерево само растет вверх, никто не горюет — когда оно вырастет. Если ты такая хорошая мать, присматривала бы получше за дочерью. Невеста уже, как бы не начала баловать…

— Я уже и так ее вчера совсем заругала.

— Ну-ну, мать, как же ты ее ругала?

— Говорила, слушайся, Гульбостан, слушайся…

Нигматулла, с любопытством ожидавший, чем кончится спор, громко засмеялся.

— Какая ты сердитая, оказывается! Все «слушайся» да «слушайся»… Ха-ха-ха! — И, посмеявшись вдоволь над робкой женщиной, спрятавшейся от смущения за занавеску, снова повернулся к Шарифулле: — Ну так как?

— Что будем делать, мать?

Шарифулла жалко и потерянно улыбался жене. У него было такое чувство, словно он шел по краю глубокого оврага, над пропастью, и стоило ему сделать одно неосторожное движение, и он окажется внизу.

— Что ж ты молчишь? Где твой язык, которым ты с утра до вечера облизываешь свою дочь?

Хауда долго не отвечала, потом неожиданно вспылила:

— Если ты трус, то не спрашивай, как тебе поступить, у своей жены! Разве умный мужчина советуется с женщиной? Много ты у меня спрашивал, когда копил свои деньги?

— Ну ладно, покричала — и хватит! — Шарифулла властным жестом оборвал жену. — А то соседи подумают, что в нашем доме нет хозяина!.. Иди к своим горшкам, я обойдусь без тебя!

Хауда покорно отошла к чувалу, а Шарифулла почесал пятерней затылок.

— Значит, так… Сколько вот этот большой кусок?

— Ты хочешь знать, сколько он весит? Фунта два, не меньше. Если есть безмен — давай проверим…

— Нет, я говорю — сколько стоит?

— Маленький кусок — сто рублей, а вот этот крупный самородок — пятьсот…

— Да ты в своем уме? — Шарифулла вытаращил глаза и с минуту стоял с полуоткрытым ртом. — Ты смеешься надо мной? Где же мне взять такие деньги? Если я даже отдам в придачу всех вшей, то и тогда мне не набрать столько!..

— Сразу видать, какой ты серый человек!.. Если бы ты хоть немного в этом деле разбирался, то понял, что за такой самородок ты взял бы не меньше шестисот рублей…

— А почему ты сам не выручишь за него шестьсот?

— Опять двадцать пять! — Нигматулла раз вел руками, как бы поражаясь чужой бестолковости. — Мне деньги сейчас нужны, позарез! А если не торопиться, то я бы за этот кусок и побольше выторговал…

— Конечно, знаючи можно рисковать… А вдруг ты меня обведешь вокруг пальца — и ищи ветра в поле?

Нигматулла посуровел в лице, сдвинул косматые брови.

— Тебе, дураку, счастье суют в руки, а ты упираешься, как баран, которого резать ведут… Думаешь, если в нашем роду были воры и обманщики, то и я такой?.. Как хочешь, я силой тебя заставлять не буду, даже обиду забуду, что ты меня за вора считаешь!..

— Постой! — Шарифулла ухватил гостя за рукав. — Может, покажем твое золото знающему человеку?..

— Хочешь, чтобы я золотого места лишился? Нет, так дело не пойдет. Я и так жалею, что лишнего тебе наговорил… Но смотри, пикнешь одно слово — пеняй на себя! Голову сниму — понял?

— Все понял, кустым, все понял, — Шарифулла испуганно закивал, приложил руки к груди — И я и енга будем молчать, как рыбы… Ну, допустим, возьму я твое золото, что я буду с ним делать?

— Чудак человек!.. Подвернется покупатель, и сбудешь по хорошей Цене!.. А пока, если уж на то пошло, я дам тебе немного рассыпного золота — можешь проверить, что я тебя не обманываю. А дней через семь принесу самородок…