Снова раздался громовой раскат. Дождь и град стучали по дверям гаража с такой силой, что мы едва слышали друг друга. Я глянула на Сару, замечая, что она все дальше отходила от мужчин и приближалась ко мне. Нам нужно было помочь ей выбраться отсюда как можно скорее.

Табмен взял мощный фонарь, лежащий на столе рядом с его оружием, и указал нам влево, где пол переходил в красную металлическую лестницу. Внизу была темная комната с бетонными стенами — "смотровая яма", — где механики когда-то меняли автомобилям масло. Теперь же большая часть инструментов была убрана, а их места заняли коробки продуктов длительного хранения, несколько черных пластиковых мешков для мусора, в которых, скорее всего, была одежда, складной столик, стулья и несколько раскладушек. На одной из полок я заметила стопку синих карточек, в которых узнала бланки U-14 — документы, необходимые, чтобы въехать в Красную зону.

Из теней у задней стены выглядывали настороженные люди; мужчина, рядом с ним — женщина с ребенком на руках и с полдюжины молодых парней, вероятно, призывников, надеющихся укрыться в убежище. Все они внимательно смотрели на нас, прижимаясь друг к другу для моральной поддержки.

— Спокойно, ребят, — сказал им Табмен. Он указал на Чейза и Риггинса. — Это ряженые.

Меня охватила сильная дрожь, хоть я и старалась держать себя в руках. Я замерзала.

— Рассказывай давай, — сказала Кара. — Я проверяю твой склад. — Из сумки на полу она достала упаковку крекеров и бросила ее мужчине с семьей, затем стала рыться в мешке краденой одежды.

Табмен сел на складной металлический стульчик и отклонил его на задние ножки.

— Шоссе перекрыты — еще с того времени, как снайпер атаковал стол вербовки. Или ты забыла? — Он рассмеялся, будто это его развеселило.

Мы переглянулись: Табмену еще предстояло услышать о последней атаке на Площади.

— Для Сестер они не перекрыты, — сказала Кара и, взмахнув юбкой, изобразила реверанс. — Как и для солдат. И лучше всего двигаться сейчас, до того как включится радио и начнут передавать о последнем нападении снайпера. Риггинс, раздевайся.

— Да, мэм, — с готовностью сказал Риггинс.

— И отдай Табмену форму, — закончила девушка. — Мы берем синий грузовик.

Табмен резко поднял руки.

— Стой, подожди, о каком еще последнем нападении?

— Сегодня на Площади застрелили солдата, возможно, не одного, — неожиданно для самой себя начала объяснять я. Я подумала о женщине из палаточного городка, о том, как она посчитала, что это я застрелила солдат, и мысленно сморщилась. — Пока неизвестно, был ли это снайпер, — добавила я.

— О, разумеется, — фыркнул Табмен. — Кто еще это мог быть?

— Подражатель, — сказал Риггинс, и я приготовилась к вызову, которого так и не последовало. — Самозванец. Она права. Пока нам ничего неизвестно.

Я не понимала, почему он внезапно согласился со мной. Это было на него не похоже.

— В любом случае, как мы сообщим Уоллису, что берем этот грузовик, если рации не работают? — спросил Риггинс.

— У нас с Уоллисом все схвачено, — с намеком сказала Кара, отчего Риггинс взвыл. Она снова повернулась к перевозчику. — Поедем, Табмен, пожалуйста. Ну пожалуйста-пожалуйста. Не заставляй меня просить в третий раз. — Она похлопала глазами. Меня раздражала ее игривость.

Табмен сухо рассмеялся, а затем резко замолчал и моргнул, как будто внезапно что-то вспомнил.

— Ладно, хорошо, — сказал он. — Поедем через Виргинию. Скажем, что доставляем припасы в один из сестринских интернатов, и скрестим пальцы, чтобы кузов не стали обыскивать. Если поедем, пока связь не работает, они не смогут призвать на помощь товарищей. Мы вернемся домой завтра к ночи.

— Что насчет комендантского часа? — спросила я.

— Комендантский час не касается солдат, — произнесла Кара, не поднимая взгляда.

— На кону жизни людей! — огрызнулась я. — Перевозчик из Харрисонбурга умер из-за неосторожности!

Я помнила свои ощущения, когда поскользнулась в крови, покрывающей пол на кухне. Мое лицо прижималось к руке Чейза, он прикрывал мне глаза. Я помнила медный привкус, пропитавший воздух. Я все еще чувствовала его.

Кара прекратила рыться в мешке с пожертвованиями и с любопытством наклонила голову в мою сторону.

Все четыре ножки стула Табмена опустились на пол.

— Он умер из-за того, что попался.

В смотровой яме, казалось, стало теснее, и моя грудь сжалась. Ребенок плакал — тихим низким плачем, который совсем не звучал, как здоровый. Я хотела, чтобы мама успокоила свое дитя, а Сара прекратила пялиться на меня своими воспаленными испуганными глазами.

Я бросила на Кару яростный взгляд. Возможно, она очаровала Табмена, Риггинса и всех остальных в гостинице "Веланд", но не меня. Ее безрассудство подвергало нас всех опасности. Если она не начнет проявлять осторожность, кто-нибудь поплатится за это жизнью.