Шрифт:
— А теперь нам пора, — сказал д'Артаньян. — За мной, Планше!
Стражники, устрашенные дерзким поведением и воинственным видом мушкетера, равно как и шпагой, торчавшей из-под края длинного плаща, не предприняли каких-либо попыток помешать ему. Священник же пригрозил мушкетеру гневом небесным.
— Я попрошу Арамиса замолвить за меня словечко, — пробормотал мушкетер, поворачиваясь спиной к человеку в черном.
Продолжая свой путь по улицам Клермон-Феррана д'Артаньян заметил, что окна многих домов наглухо заколочены досками, а на дверях стоит латинская буква «Р». [31] Это означало, что обитатели дома умерли от чумы.
31
Pestis — зараза (лат.)
Похоронные команды, освещаемые желтыми отблесками факелов, длинными крючьями вытаскивали тела из таких домов, сваливали их на похоронные дроги и, бормоча слова молитв, отправлялись дальше, предварительно забив окна и двери зачумленного дома и оставив на нем зловещий знак «Р».
Дождь прекратился, но небо не прояснялось. С неровно бьющимся сердцем мушкетер и его слуга продолжали свой путь. Выяснив, что они находятся на улице Гран-Гра, д'Артаньян попросил указать ему дом, который он искал.
Торопливо проходивший мимо человек ответил ему, что нужный дом находится в минуте ходьбы за углом и описал внешний вид здания.
Еще несколько мгновений, и они увидели серое трехэтажное здание с широкими окнами. Из груди д'Артаньяна вырвался крик.
Ставни были наглухо затворены, а сами окна крест-накрест заколочены досками. Пустив коня галопом, мушкетер в мгновение ока очутился возле входных дверей. Он уже знал, что увидит там.
На дверях, также заколоченных досками, стоял все тот же страшный значок — «Р».
Глава сорок восьмая
«Атос, Портос, — до скорой встречи, Арамис, — прощай навсегда!»
Молча повернули они обратно. Лошади, предоставленные самим себе, шли шагом. Мушкетер, не проронил ни звука, а Планше не решался нарушить это молчанке и тихонько следовал за своим господином.
Два имени похоронным звоном отдавались в сознании д'Артаньяна: «Констанция… Камилла… Констанция… Камилла…»
Он был уже не тем гасконским юношей, который в отчаянии рыдал над телом своей бездыханной возлюбленной в Бетюнском монастыре кармелиток. Человек получает испытание по силам своим, но часто не догадывается об этом. Тогда с ним рядом были друзья, сейчас он стал сильнее — и подле него был только Планше.
Время и опасности закалили мушкетера, сделали суровее, возможно грубее. Теперь у него даже не было тела возлюбленной, чтобы оплакать его и предать земле. И д'Артаньян просто молчал.
На окраине Клермон-Феррана мушкетер впервые нарушил свое молчание.
— Когда мы ехали сюда, нам попался дом, напоминавший харчевню. Кажется, там была вывеска?
— Да, сударь. Она называется «Герб Оверни».
— Вот как? Отлично. — Голос мушкетера был пугающе глух и ровен, будто говорил не человек, а механизм.
Слушая своего хозяина, Планше понял, насколько его мысли далеко отсюда, и искренне посочувствовал мушкетеру.
— Тогда ты отправишься в «Герб Оверни» и подождешь меня там. Вот тебе деньги — это всё, что в данный момент у меня есть. Себе я оставлю несколько пистолей на непредвиденные расходы.
— Но, сударь…
— Тебе незачем сопровождать меня, рыская следом за мной по зачумленному городу… Я вернусь и наведу кое-какие справки… Возможно, кто-нибудь знает о…
Голос д'Артаньяна прервался.
— Ты подождешь меня пару дней… Если я не вернусь ровно через сорок восемь часов, отправляйся в Париж и передай Атосу, что я помнил и думал о нем до самого конца. Ступай, Планше!
Планше почувствовал, что сейчас ничто не в силах заставить мушкетера изменить свое решение. Чуть не плача, славный малый отправился по дороге, ведущей из города, тогда как гасконец снова поворотил уставшего коня, собираясь вернуться обратно.
— Не ездите туда, сударь, — услышал он тихий голос, доносившийся, казалось, из придорожных кустов.
— Кто говорит со мной? — спросил мушкетер, невольно кладя руку на эфес шпаги.
— Ваш друг, сударь. Если только вам будет угодно позволить мне называть себя так.
После этих слов кусты зашевелились, раздвинулись, и из них показался тот самый старик, что лишь недавно пытался спасти несчастную Анну Перье из рук стражи. Девушка была здесь же, она стояла позади отца, и во взгляде ее уже не было прежней отрешенности, которая так напоминала безумие.
— Не возвращайтесь в город, — повторил старик настойчивым тоном.