Когда Уинни вернулась, он усмехнулся:

– Люблю женщин, которые недолго прихорашиваются.

Уинни округлила глаза и не стала отвечать. Она надела темно-синие шорты, желтый топ и новые белые теннисные туфли.

Ларкин повел ее в направлении противоположном тому, по какому они прогуливались вчера.

– У Кирана и Оливии есть дом в лесу.

Уинни остановилась:

– Я не хочу заходить к ним без предупреждения.

– Не волнуйся. Мы к ним не пойдем.

Уинни шла за Ларкином по извилистой дорожке, наслаждаясь теплым весенним днем, покоем и уединением. Она обожала тишину, в которой можно предаваться размышлениям. Рядом с Ларкином Волффом она должна продумывать каждое свое действие.

Они оба хотят близости, но Уинни уверена, что последствия для нее будут нелегкими. После того как Ларкин вернется в привычное окружение, Уинни останется просто его клиенткой. Она посмотрела на него. Он легко вышагивал впереди, мускулы его широких плеч напрягались под голубой трикотажной рубашкой под цвет глаз. Какой бы странной ни была ситуация, Уинни оставалось верить, что он ее хочет. Не навсегда. И все же удивительно, что Ларкину Волффу понравилось заниматься с ней любовью.

Но у нее явно не хватает силы воли. Сегодня утром она была на сто процентов уверена, что больше никогда не займется с Ларкином сексом. Но ему было достаточно к ней прикоснуться, и она растаяла.

Вскоре Уинни увидела дом посреди леса. Ларкин указал на огромный дуб, вздымающийся к небу:

– Мой двоюродный брат Киран большую часть времени строил здания по всему миру. Теперь, когда он женился, ему нужно как-то реализовывать свои творческие идеи. Он сделал для Камми самый крутой в мире дом на дереве. Она не будет против, если мы туда заглянем.

Они вскарабкались вверх по узкой лестнице. Уинни округлила глаза, оглядываясь:

– Невероятно!

Отец Камми построил дом на дереве на четырех уровнях, которые соединялись лестницами или дорожками. В доме стояла детская мебель, были разложены игрушки и одежда.

Ларкин взял Уинни за руку:

– Пошли. Мы поднимемся наверх. Родители не пускают сюда Камми одну.

Последняя лестница была особенно узкой и почти вертикальной.

У Уинни задрожали колени и слегка закружилась голова, когда она посмотрела вниз. Из кроны дерева земля казалась очень далекой. Наверху гулял прохладный ветерок. Уровень был огорожен металлическими перилами, рядом стоял маленький диван, обтянутый разноцветным ситцем.

Ларкин улыбнулся Уинни:

– Я подозреваю, мой двоюродный брат и его жена время от времени устраивают здесь романтические свидания.

Он прислонился спиной к стволу дерева, улыбаясь.

Уинни сняла туфли и присела.

– У тебя был такой домик?

– Нет. У моих родителей не было таких причуд.

– Жаль. – Он заметил тень на ее лице. То ли листья деревьев отбросили эту тень, то ли Уинни помрачнела от болезненных воспоминаний.

Видимо, второе.

Ларкин засунул руки в карманы:

– Я решил, что должен объяснить тебе ситуацию с моим отцом.

– Не должен. Правда, не должен. – У нее полно своих секретов. Если Ларкин разоткровенничается, ей придется сделать то же самое. Мысль об этом страшила Уинни.

Проигнорировав ее слова, он сказал:

– Ты спросила о моих отношениях с отцом. Они сложные. Ты сразу это поняла. Девлин, Анна-Лиза и я – мы уважаем нашего отца, и, думаю, ты могла бы сказать, что мы его любим. Но отношения напряженные.

Уинни молчала, но Ларкин и не ждал от нее комментариев.

Он продолжал, не догадываясь о том, как сильно сжал руками перила.

– До переезда в Волфф-Маунтин обе наши семьи жили в Шарлотсвилле в огромных домах по соседству. Папа и дядя Виктор были почти на двадцать лет старше своих жен. По-моему, их жены подружились. Я был слишком маленьким, чтобы грамотно оценивать ситуацию. Но в тот день, когда их похитили, они вместе ходили по магазинам.

Уинни много читала о похищении жен Волффов, но ей было важно выслушать Ларкина.

– Несмотря на то что мой отец и дядя заплатили выкуп, обеих женщин застрелили. Сейчас, спустя почти тридцать лет, думая об этом, я прихожу к выводу, что даже если бы вмешалась полиция, конечный результат был бы аналогичным. Мою мать и тетю убили. Их убийц так и не поймали.

– Поэтому вы все переехали в горы.

– Ну, не сразу. Волфф-Маунтин строился девять месяцев. До этого времени мы передвигались с личными охранниками, время от времени приезжая на новое место жительства. Дядя и отец хотели, чтобы мы постепенно привыкли к нашему новому дому. Они правильно поступили, потому что, окончательно здесь поселившись, мы, по существу, стали заключенными.

– Они боялись, что вас тоже похитят.

– Да. – Ларкин мрачно посмотрел на нее. – Мы все ужасно переживали. Удивительно, что мы вообще выжили и выросли и стали полноценными людьми. Мой отец и дядя несколько лет жили словно в оцепенении. Детьми занимались няни и воспитатели.

– Значит, вы обвиняете отца в том, что он вами не занимался?

Он грустно улыбнулся:

– Не занимайся психоанализом, Уинни. Правда гораздо страшнее. Девлин, Анна-Лиза и я были в восторге от переезда в горы. И еще мы чувствовали себя очень виноватыми, потому что возродились к жизни. Наша мать была истеричной алкоголичкой, которая нас била… – Он сглотнул и отвернулся на мгновение, делая вид, что смахивает сверчка, приземлившегося на руку.

Когда он снова посмотрел на нее, Уинни увидела в его взгляде столько горя, что ей захотелось плакать.

– Ты не должен говорить мне об этом, – прошептала она.

Он пожал плечами:

– Это было очень давно. Наша тетя Лора казалась нам святой. Когда мать напивалась, мы шли к тетке, которая жила по соседству, и она с нами нянчилась. В то время Анна-Лиза была еще совсем малышкой, а я еще не ходил в детский сад. Сильнее всего от матери доставалось Девлину.

– Но почему?! – воскликнула она, у нее заныло в груди. – Почему ваша тетя не вмешалась?

– Она была молода. Вероятно, она побаивалась мужа, который был намного старше ее. А может, тогда люди просто предпочитали закрывать глаза на чужие проблемы. Не знаю. Я знаю только одно: мне не удалось помочь моему брату и сестре, и я страдал от этого даже в детстве. Однажды ночью я проскользнул в спальню Девлина после того, как на него набросилась мать. Он прятался под одеялом, плакал и пытался заклеить пластырем ожоги от ее сигарет.

– О боже! – От ужаса у Уинни скрутило живот.

– Когда я заговорил с ним, он просто прогнал меня. Мы никогда не говорили о том, что происходило. Я должен был следить, чтобы Анна-Лиза не попадалась матери на глаза. И у меня получалось.

– Тогда почему ты считаешь, что не смог ей помочь?

– Маленькой девочке нужна мать. Я подгадывал время, когда мать была трезвой. Я причесывал Анну-Лизу и помогал ей надеть красивое платье. Я думал, что наша трезвая мать захочет поиграть с маленькой дочкой. Но она была слишком погружена в себя, чтобы вообще ее заметить. Анна-Лиза почувствовала, что ее отвергают. Она говорит, что многого не помнит, но я знаю, как сильно на нее повлияло отношение матери. Ей потребовалось очень много времени, чтобы научиться доверять людям.

– А твой отец не вмешивался?

– Недавно он сказал Девлину, что ни о чем не догадывался. Он много работал и редко бывал дома. Он просил у Девлина прощения. И мы вроде бы его простили. Но эмоциональный ущерб, который был нанесен нам троим, компенсируется не сразу. Мы уважаем нашего отца. Но между нами нет теплых дружеских чувств.

– Мне очень жаль. – Уинни не знала, что еще сказать. Ей хотелось плакать от сочувствия малышу Ларкину. Но не в присутствии взрослого Ларкина Волффа.

Ларкин вгляделся в лицо Уинни. Шелестящие листья отбрасывали на ее щеки пятнистые тени. Она сидела, поджав ноги, и он вспомнил, что в такой же позе увидел ее вчера в спальне.

Любуясь изящной красотой Уинни, он чувствовал, что испытывает к ней нечто большее, чем обычное вожделение. Бледная кожа, стройные руки и ноги, пышная грудь, красивые светлые волосы, завязанные в хвост, выбившиеся прядки вокруг лица.

Молчание затянулось, и Уинни склонила голову:

– Зачем ты мне об этом рассказал? Я не ожидала от тебя такой откровенности. Ведь мы познакомились совсем недавно.

Ларкин пожал плечами:

– Я хочу, чтобы ты знала, почему я одержим ответственностью. Только последние два года, когда Девлин и Анна-Лиза наконец создали счастливые семьи, я почувствовал, как с плеч упал тяжелый груз. И это чувство мне нравится. Невыносимо видеть, как страдают любимые люди. Я пытался им помочь, но у меня ничего не получалось. Я не смогу пройти через это снова. А долгосрочные отношения с женщиной подразумевают ответственность.

– Ты не должен ничего мне объяснять.

– Может, и не должен. Но я хочу, чтобы между нами не было недомолвок.

– Спасибо тебе, – сказала Уинни, опустив взгляд.

Он сел рядом с ней:

– Сегодня слишком хороший день, чтобы грустить. Надеюсь, я не испортил тебе настроение.

Она поморщилась:

– Не испортил. Но я не могу не сопереживать тебе.

– Ты сама пережила довольно страшную потерю. И ты восстановилась.

– Я надеюсь.

Уинни была сдержаннее обычного. Ларкин задался вопросом, осуждает ли она его за неудачи, или думает о том, не унаследовал ли он материнские недостатки. Он взял ее за подбородок:

– Посмотри на меня, Уинни.

Они сидели так близко друг к другу, что он мог сосчитать веснушки на ее щеках, если бы захотел. Но на самом деле он хотел ее поцеловать. Когда Уинни его целовала, он чувствовал себя непобедимым или выигравшим редкий приз.

Она обняла его за шею:

– Мы играем в Тарзана и Джейн?

– Я представил, что ты завернулась в шкуру леопарда.

– Ах, мужчины! Какие же вы фантазеры.

– По-твоему, Тарзан не сексуален?

– Он охотник-собиратель. А женщинам нравится, когда о них заботятся. – Она коснулась его носа. – Мне нравится этот дом на дереве. Пожалуй, я не вернусь в Нэшвилл, а останусь здесь, где меня никто не найдет.

– Но ты не сможешь забыть о своей пастве.

– Верно. Однако не считай мою работу благородным начинанием. Мне нравится быть нужной. По сути я эгоистка.

Ларкин усмехнулся:

– Никогда в это не поверю. Кстати, возвращаясь к Тарзану…

– Да?

Он прижался щекой к ее щеке:

– Ты сказала, что женщинам нравится, когда о них заботятся. Но кто заботится о тебе?

– Обо мне позаботились мои родители.

– Я говорю не о деньгах. А твои родственники?

– Мои родители были в зрелом возрасте, когда я родилась. Когда я училась в начальной школе, умерли все мои бабушки и дедушки.

– Тети, дяди?

– Мои родители были единственными детьми в семье. Я всегда считала, что именно поэтому они сошлись. Будучи подростком, я замечала, что они не особенно увлечены друг другом. Они больше походили на друзей. Они очень дорожили своим сотрудничеством в работе.

– А твои друзья?

– Скажи, разве братья, сестра и двоюродные братья не лучшие твои друзья?

Ларкин нахмурился:

– Да. Ну и что?

– Мне не очень повезло, у меня не было кучи братьев и сестер. У меня, как и у тебя, было много репетиторов на дому. В университете мне не особенно нравилось, потому что я была слишком неуклюжей и застенчивой, чтобы общаться со студентами из богатых семей, и чересчур богатой, чтобы дружить со студентами из малообеспеченных семей. Я человек замкнутый. У меня есть знакомые женщины, которыми я дорожу и которым доверяю, но мы общаемся только по работе. Но я не жалуюсь. Я сама о себе позабочусь. Я рано этому научилась.

У Ларкина сдавило горло. Ему захотелось дать Уинни все, чего она была лишена. Общение необходимо даже сильным людям.

Ларкин медленно и нежно поцеловал ее в губы. Затем, не дожидаясь разрешения, он расстегнул ее бюстгальтер и снял его и топ через голову.

– Ларкин! – запротестовала она. – Что ты делаешь?

– Расслабься, – сказал он, коснувшись ее груди. – Нас никто не увидит.

Уинни закрыла глаза и учащенно задышала. Наклонив голову, Ларкин поцеловал ее малиновый сосок. Вчера ночью он едва ее рассмотрел. Его руки дрожали, во рту пересохло.