— Что смешного?! — не выдержал я.

 — Да так, — давясь смехом, сказала она. — Просто как вспомню пианино… Леша, а кто ты по гороскопу? Не по месяцу, по году…

 — По году — Дракон, — мрачно сказал я.

 Ники это почему-то рассмешило до истерики.

 — Оно и видно, — всхлипывала она, вытирая слезы, и никак не могла успокоиться. — Так я и думала!

 На перекрестке Школьной и Липовой аллеи мы остановились.

 — Все, нам в другую сторону, — сказал Валенок. — Бывай, немочь.

 — Да пошел ты!

 Ники подошла ко мне, привстала на цыпочки, осторожно обняла за шею и поцеловала в здоровую щеку.

 — Пока, Леша. Приятно было познакомиться. Честное слово!

 Я воскликнул, хватая ее за руку:

 — Ники, постой! Ты что, вот так уйдешь, и все? Хоть номер телефона оставь!

 — Эй! — встрял Валенок. — Только попробуй!

 Ники гордо дернула плечом.

 — А вот захочу и оставлю!

 — Пожалей парня-то.

 Я удивился и оскорбился — что еще за «пожалей»?

 — Может, еще проскочит, — продолжал Валенок серьезнейшим тоном. — Сама же видишь, как паршиво он светится. Из таких, как он, никогда ничего хорошего не выходит. Нам же потом его мочить — если сам не погаснет…

 — Что ты сказал? — опешил я.

 А Ники сразу как-то сникла.

 — Ладно, — неохотно сказала она. — Пока, Леша. Может, увидимся.

 — Даже не рассчитывай, — добавил Валенок.

 — Повтори, что ты сказал про свет!

 Мой крик повис в воздухе. Валенок неожиданно подхватил Ники под локоть и шагнул на проезжую часть. Взвизгнули тормоза, меня окатило снежной кашей, а через секунду, когда машина проехала, странной парочки поблизости уже не было.

 Когда я преодолевал последний лестничный пролет, нашаривая в кармане ключи, дверь соседней квартиры распахнулась, и в проеме возникла — руки в боки — соседская бабка. Я, стараясь не поворачиваться к ней левой стороной лица, невнятно пожелал ей доброго вечера и принялся ковыряться в замке. Бабка ничего не ответила. Только засопела, принюхиваясь, и уставилась на меня таким тяжелым взглядом, будто я пытался вломиться не к себе домой, а к ней.

 Отчасти — к моему большому сожалению — так оно и было. Бабка была владелицей снимаемой мной квартиры. И по совместительству маминой дальней родственницей. Как ее звали, я забыл, да меня это и не интересовало. Снимать квартиру у родни, с одной стороны, удобно — всегда можно решить спорные вопросы миром или немного опоздать с квартплатой. Но с другой стороны, помимо квартиры я получил довесок в виде личного шпиона. Который регулярно выкладывал моим родителям, во сколько, с кем и в каком виде я возвращаюсь домой и какие безобразия при этом совершаю. Вдобавок она красила свои чахлые старческие кудряшки в ярко-рыжий цвет, вызывая у меня ассоциации с очень потрепанным клоуном и нестерпимое желание ее подкалывать, как только видел. Но я терпел как мог. Альтернатив с жильем все равно не было и не предвиделось.

 — Что у тебя с мордой? — осведомилась бабка. — Опять подрался спьяну?

 Я хотел привычно ответить «упал лицом в куст!», но внезапно передумал и решил надавить на бабкино сострадание.

 — Вот вам смешно, — шмыгнул я носом. — А меня гопники побили.

 — Да ты что?

 — Угу, — продолжал я тоном маленького, несправедливо обиженного мальчика. — Шел с работы через дворы. Темно, страшно, дождь… Подходят двое. Один такой здоровый, а второй маленький, но наглый. «Эй, ты, говорят, иди сюда? А ну покажи, что у тебя в карманах! А ну иди отсюда!» Отобрали все, нажитое непосильным трудом: триста рублей и проездной! Вот как я теперь до зарплаты дотяну?

 — А ты еще позднее ходи, и не то сделают, — посулила бабка (особого сострадания в ее голосе я не заметил). — Такая позднота — половина одиннадцатого! В это время все добрые люди уже спят. Эк тебе морду-то разворотило… Ну что теперь делать будем? Врача вызывать и милицию?

 — Их-то зачем? — неподдельно испугался я. — Не надо никакой милиции!

 Ментов бабка нежно любила и вызывала их по любому поводу. Например, если я шумел — то есть громко топал, хлопал дверью или включал музыку.

 — Как зачем? А протокол составить? О телесных повреждениях?

 Я пожалел, что отказался от традиционного варианта с «падением в куст».

 — Это же пустяки! Я сейчас зеленкой смажу, и все пройдет.

 — Смотри… пустяки. Мне тут неприятностей не надо! Живо выселю к папе с мамой!

 Я клятвенно заверил бабку, что неприятностей не будет, а я с завтрашнего дня становлюсь тихим ангелом, и скрылся у себя, прикрыв дверь так трепетно, словно она была стеклянной.

 Весь остаток вечера я зализывал раны и думал. Вот так попил пивка, ё-мое! Чувствовал я себя, будто по мне промчался табун лошадей. Да и выглядел так же. Мокрый, грязный, одежда изодрана; левая половина лица опухла, будто ее искусал рой ос. Левый глаз заплыл, вокруг него наливался сочный фиолетовый синяк. Все лицо в мелких порезах и царапинах от щепок. На голове — здоровенная шишка, к которой не прикоснуться из-за острой боли. Остальное туловище вроде бы не пострадало, но у меня уже был опыт подобных драк, и я с содроганием представлял, как оно будет болеть завтра. Костяшки пальцев оказались сбиты до крови — а это-то когда я успел?

 Правда, был и положительный момент — я не заплатил за пиво, и теперь было на что прожить до получки.

 Ну и вечер! Ну и люди! Валенок — это же просто, терминатор какой-то! Да и Ники, если вдуматься…! Любая нормальная девушка на ее месте испугалась бы до смерти, когда началась драка. А она — нет, она не испугалась! Она — вот это слово — развеселилась! А ведь Валенок меня едва не пришиб!

 Ники не боялась ни его, ни ментов… Вообще ничего!

 Что еще более странно — она даже не удивилась. Словно мы вели себя самым естественным образом, разгромив пивняк.