Я дошел до холодильника и налил себе чай со льдом. Вот единственная привычка, появившаяся за время проживания здесь. Квартира, где я живу, была единым пространством. И из кухонной зоны, я прекрасно видел женское тело, закутанное в простыню. Джейн, брюнетка с грудью четвертого размера, страстная в постели. И задница отменная. Ей повезло больше других, она уже четвертый раз у меня в гостях. Но редкостная дура. Женщин я вообще воспринимал как размалеванных кукол с обезьяньими мозгами. И в родном Петербурге и в Штатах.

Я вспомнил Лильку, бледную стройную лаборантку из института, где я провел большую часть жизни. С ней было не так. Она была настолько худа, что я боялся к ней прикасаться, думал, что сломаю нечаянно. С узкими ягодицами и маленькой грудью, она, почему то заводила меня, как ни одна грудастая блондинка не смогла бы. Она была умна, мы мало с ней говорили, я старался избегать длинных бесед с ней, поскольку каждый раз все кончалось язвительными подколками с её стороны. Такой уж она была человек. Мы часто занимались с ней сексом, но она никогда не лезла обниматься после. Всегда быстро убегала, словно стыдилась своего поступка. Это было мило и мне очень нравилось. Но я променял её на сотню американских блондинок и брюнеток, длинными ногами мерящих побережье Флориды.

Загудел телефон, это Фил – мой куратор. Жму клавишу ответа и молчу.

– Гуд монинг, мистер Покровский! Я заеду за вами через полчаса.

Работа есть работа, нужно собираться. Я подхожу к кровати и отвешиваю звонкую оплеуху по соблазнительно выпяченным ягодицам.

– Вэйк ап!

Она недовольно переворачивается, смотрит на меня не выспавшимися глазами.

– Уатс хап далинг?

– Санта Клаус тебе дарлинг. Вэйк ап, говорю!

– Бат…

– Вэйк ап и гедаут, битч!

Не люблю, когда женщины пытаются перечить. Джейн быстро начинает собираться. Она не хочет злить меня, поскольку явно рассчитывает вновь оказаться в моей постели. Я смотрю на её колышущуюся грудь и думаю: «Не факт, не факт, надоела ты мне, честно говоря. Пора браться за блондинок или рыжих»

Я сидел на пассажирском кресле внедорожника Фила и смотрел по сторонам. Восходящее солнце пыталось рассеять мрачный туман. От этой борьбы света и тени все вокруг было залито фиолетовыми и розовыми красками. По гладкому серому асфальту всюду, куда ни кинь взгляд, катились большие внедорожники. Никогда не понимал тяги американцев к большим прожорливым автомобилям. Тем более с их-то дорогами. Ну, понятно Фил, он военный. Всегда полезно иметь под рукой транспорт, способный перевезти полтонны боеприпасов. А на крышу можно поставить пулемет. Я представил, как Фил, мужественно сжав губы, твердой рукой ведет свой джип по пересеченной местности, а я, высунувшись из люка, героически борюсь раскачиваниями автомобиля и поливаю градом пуль все вокруг. При этом я кричу: «За Родину! За Сталина!» Моя фантазия рассмешила меня. Я смотрел сквозь тонированное стекло и улыбался.

– Рад, что у вас сегодня хорошее настроение, мистер Покровский. Надеюсь, оно вам поможет продвинуться в наших разработках.

Хренов сноб, всегда найдет лазейку перевести все на рабочую колею. Я вспомнил, как мы познакомились. Я вышел расстроенный после открытой защиты своей диссертации. Зубры отечественной науки выставили меня посмешищем, сравнив с клоуном пытающимся сыграть Гамлета. Диссертацию я всё же защитил, приведя неоспоримые доводы в пользу своей теории. Но осталось неизгладимое ощущение, будто мне просто сделали одолжение. Вроде как: «Играйся в своей песочнице, все равно на твои сказочки никогда не выделят грант».

На выходе из аудитории меня остановил не высокий мужчина, ростом на полголовы меньше меня и с коротким ежиком седых волос.

– Здравствуйте, мистер Покровский. – Он отлично говорил по-русски, лишь легкий акцент выдавал в нем иностранца. – Меня зовут Фил Смит, я представляю правительство Соединенных Штатов. Мы очень заинтересованы в ваших исследованиях. Мы готовы предложить вам отличный контракт на взаимовыгодных условиях.

Так меня и завербовали. Темой моей диссертации было исследование излучений мозга человека, с возможность трансформации их в некое подобие телепатической связи. Три года я проводил исследования, создавал опытные образцы передатчиков. Последний действующий образец, представлял собой купол, составленный из трех слоев, два слоя металлических из алюминия и меди. Третий представлял собой композитный пластик с волокнами из намагниченной проволоки. Купол трансформировал мозговые импульсы в некое подобие микроволн, которые уже можно было передавать на расстоянии. Эффект возникал, при пропускании через металлические слои купола слабого электрического тока. Но местные светила, обозвали мою работу бредом шизофреника. Я был зол на них. Мне очень хотелось прославиться на научном поприще. Я грезил, как мне вручают нобелевскую премию и зал рукоплещет стоя. И все-таки мои разработки оказались нужны. Хоть и американцам. Поэтому я сразу согласился сотрудничать, меня просто распирало от гордости – ведь я утер нос эти ортодоксам!

Визу и зеленую карту мне оформили так быстро, что я даже не успел понять, как стал гражданином США. Фил сопровождал меня повсюду, мне казалось, что это проявление уважения к моим научным заслугам. Помню, как мы летели в самолете и я фантазировал о том, что прямо у трапа меня встретит рукоплещущая толпа с цветами, я пройду по красной ковровой дорожке, а президент лично пожмет мне руку. Ну и естественно меня должны назначить главой огромного исследовательского института.

Реальность оказалась на много прозаичнее. Естественно мои разработки были интересны американским военным. Не было никаких цветов у трапа. Меня очень быстро перевезли на военную базу на мысе Канаверал. Выделили небольшую лабораторию с тремя помощниками и заставили подписать кучу документов, о не разглашении и запрете на выезд за пределы штата Флорида.

Фил, полковник армии США, бывший сотрудник внешней разведки, был назначен моим личный куратором и только благодаря его связям в верхних армейских эшелонах мне позволили жить за пределами военной базы. После полугода прозябания в подземном бункере, я был счастлив жизни, похожей на свободную. Я отрывался на всю катушку, пил, гулял в ночных клубах и, наверное, перетрахал половину побережья.

Исследования же, немного зашли в тупик. Было два нюанса. Во-первых, работать в куполе, без вреда для мозга, можно было не более двух часов. Затем, мозговая жидкость начинала перегреваться до опасных температур, при долгом использовании можно было просто сварить свой мозг. Во-вторых, американцев не интересовали передачи мыслей от человека к человеку, они хотели заставить подчинятся сложную технику ментальным командам. Но поскольку человеческий разум обрабатывает сразу несколько вариантов развития ситуации, плюс параллельно думает всякую хрень, техника либо не понимала команд оператора, либо выполняла их не правильно. И вот уже год мы не можем добиться решения этих проблем, потеряв за это время два дорогущих беспилотника и сведя с ума компьютер «умного» танка.