А голод давал себя знать. Часть бригад работала на выгрузке пшеницы. Уходили они на работу худыми, а возвращались полными. Под кальсоны, брюки они набивали зерно. Обыскивающие смотрели на это сквозь пальцы. Придя в барак, рабочие высыпали зерно, жарили его на раскаленных плитах печей или же варили превкусную кашу. Это зерно — пшеничное, поджаренное, было очень вкусным, и бригады, которые поправлялись на нем, угощали и других. Угощали и Леву, но он совестился брать. Как-никак, а зерно это было фактически «ворованное».

Иногда прибывали вагоны с рыбой. Огромные вагоны, и все рыба. Их нужно было срочно разгрузить. Мобилизовали всю хозобслугу. На выгрузке рыбы работал и Лева. О, что это за рыба была! Конвой, с помощью заключенных, запасал ее целыми мешками. Заключенные тоже, заканчивая выгрузку, толстели, пряча рыбу под бушлаты. Лева же уходил, не взяв ни одной рыбешки. Но так или иначе, друзья на кухне угощали его рыбой, убеждая, что «это так положено», что «везде и всюду воруют».

— Это-де, в сущности, вовсе не воровство, — говорили они. — Работает человек, полагается ему и поесть.

Однажды привезли картофель. Снова на разгрузку двинули всю хозобслугу. Тут же варили, парили всевозможными способами. Когда закончили, приемщик заявил, что много картофеля не хватает. Но начальник охраны категорически сказал:

— Нельзя людям ходить по воде и не замочиться.

… Иногда Лева водил сложных больных в город на рентген, на консультацию. Там врач-рентгенолог, еврейка, узнав, что он верующий, очень сочувствовала ему, и Лева немало беседовал с ней о Боге, Христе. Ее муж служил в действующей армии.

Однажды, когда Лева обходил стационар, его срочно вызвал надзиратель:

— Пишите заявление на свидание. К вам пришли.

Лева ответил, что это какое-то недоразумение и писать заявление он не будет.

— Да что вы? Пишите, — уверял его надзиратель. — К вам на свидание пришел фронтовой офицер.

И вот Лева получает свидание с совершенно незнакомым ему человеком. Тот приветливо улыбается и пожимает Леве руку. Надзиратель, из уважения к офицеру, уходит, оставляя их одних.

— Вы сейчас все поймете, — говорит незнакомец. — Я муж того врача-рентгенолога, с которым вы знакомы. Она мне все рассказала о вас. Вы верующий по-настоящему, я — еврей и тоже верующий в закон Моисея и в веру наших прадедов.

Леве было очень приятно беседовать с этим человеком. Тот рассказал ему об отступлении еврейского народа от веры. И то, что евреи терпят от Гитлера, это, по его мнению, все наказания за нечестие.

– И знаете что?

– Что? — спросил Лева.

– Мы начали молиться Богу, мы любим ближнего. Нигде, ни в каком народе, человек так не поддерживает человека, как еврей поддерживает еврея. И Бог это видит, и Он помилует нас.

– Да, это так, — согласился Лева. — В отношении поддержки. Меня во многих местах принимали за еврея и поддерживали, пока я не доказал, что я русский.

– Слушайте, — сказал офицер. — Я хочу вам помочь. И это будет полезно и для моей жены. Дело в том, что сейчас посылки разрешены только в места заключения. Можно посылать и с фронта. Вам жена не присылала?

– Нет, — сказал Лева. — Я никогда ничего не прошу.

– Так вот, — сказал офицер. — Я уже договорился на почте. Я буду присылать продуктовые посылки на ваше имя; там будет немного и для вас. А остальное для моей семьи. Жена будет получать эти посылки и угощать вас. Согласны?

– Согласен, — сказал Лева.

Действительно, впоследствии врач-рентгенолог угощала Леву из посылок, получаемых от мужа:

Когда прибывали пополнения, новые этапы в колонию, Лева проводил медицинские комиссии для установления трудоспособности, и те вновь прибывшие, которые были с дефектами конечностей, а также тяжелые сердечники и имеющие другие заболевания, использовались на более легких работах.

Однажды он комиссовал прибывший этап. К нему подошел человек с анкилозом локтевого сустава. Лева записал его и сказал:

– Следующий!

– Вы меня не узнаете? — спросил новоприбывший.

– Нет, не узнаю. Кто вы?

– Николай Морозов. Вместе в Уфе на медицинском факультете учились, в одной комнате в общежитии жили.

– Да, вот не узнал! — воскликнул Лева, вскакивая. — Помню, вместе в литературном кружке были. Ты писал стихи.

После комиссии бывшие друзья разговорились. Морозов сказал, что он оставил мединститут и окончил педагогический.

– А как же ты сюда попал?

– А вот как. Заведовал школой, детским домом. Обнаружилось крупное мошенничество. И хотя я тут ни при чем, все же меня обвинили, дали три года. Привезли вот сюда…