Отношения многих из охраны стали несравненно дружелюбнее. Но голод, голод делал свое дело. И каждый чувствовал, что он приближается к краю могилы. Особенно тяжело было, когда случались перебои с хлебом. Паек сокращали, были случаи, что его совсем не выдавали. А ведь хлеб был источником жизни заключенных.

Лева голодал, но никогда он особенно не обращался к Богу с просьбой о хлебе насущном. Он терпел. Но однажды, встав утром, перед приемом больных, на молитву, он сказал своему Отцу:

— Ты видишь, Отец, я так хочу есть. Дай мне поесть… Только он помолился, не прошло и нескольких минут, как в дверь постучали. Вошел старик-инвалид лапотник. Он плел лапти для всей бригады.

– Доктор, вот возьмите… — И он протянул Леве мешочек. — Это я посылку получил, а я все время сыт, меня снабжают. Вот у меня и загорелось желание вас угостить. Берите.

– Не могу.

– Да берите, это ведь не взятка. Ведь я в своей работе от вас независим.

Лева пытался было отказаться, но старик оставил мешочек и ушел. В мешочке оказались куски сала и большие ржаные сухари.

В это утро Лева поел и поблагодарил Отца, что Он слышит и быстро отвечает. Ведь Бог есть любовь…

От Маруси пришло письмо. Она — в действующей армии, в авиационном полку, старшим врачом.

Самое тяжелое для Левы было — когда умирали люди, и он не мог им помочь. Особенно ужасно получалось, когда расконвоированные лесорубы нашли падших лошадей и пытались утолить голод их мясом. В результате — заболели кровавым поносом. Как ни лечил их Лева в стационаре, двое из них все же погибли.

Санитарное состояние колонии падало. Лева видел причину в руководстве, волновался. И когда приехало начальство из Белорецка, он во всем обвинил местное начальство. Местные руководители, в свою очередь, от прораба до начальника колонии, видели корень зла — в Леве, что он допускает смертность, что он не борется за улучшение санитарного состояния. В ответ на его требования они грозили отдать Леву под суд.

Условия работы становились невыносимыми. Наступила зима 1942 года, приближался 1943 год. Казалось, в жизни заключенных не было просвета, и черный призрак смерти витал над каждым. Но в это время произошли неожиданные перемены.

Видимо, неблагополучно было с заключенными не только в колонии, но и повсюду в лагерях. И руководство свыше дало, по-видимому, какие-то указания.

Начальника сменили. К Леве приехал новый начальник санчасти — эвакуированный работник Курской тюрьмы. Это был высокий пожилой фельдшер. Он имел определенные полномочия и стал ставить истощенных на отдых. От Левы он требовал немедленной сдачи наркотиков. По его словам, поступило распоряжение держать их только в центральной медсанчасти. Он часто приезжал в колонию и всячески помогал Леве в осуществлении лечебно-санитарных мероприятий. Лева чувствовал его теплое, доброе отношение к нему, и это явилось большим облегчением в его работе. Лева ясно видел, что Отец Небесный не посылает испытания сверх сил, но дает облегчение.

Из Белорецка в колонию приехало новое начальство. Руководитель колонии, начальник производственно-технического отдела инженер О. и его жена, начальник культурно-воспитательной части, оба пришли к Леве в амбулаторию и стали знакомиться с ним. И тот и другая тут же пообещали «серьезно заняться Левой и перевоспитать его».

На это Лева ответил, что скорее они станут баптистами, нежели он — атеистом. Они рассмеялись, а начальник колонии, узнав, в чем суть дела Левы, посоветовал ему подать заявление, чтобы его освободили и отправили на фронт.

Лева охотно последовал этому совету, подал заявление, указывая в нем, что он фельдшер, имеющий определенный опыт, и, несомненно, может быть полезен в действующей армии по оказанию помощи раненым и больным. Он только добавил, что ни при каких условиях, как последователь Христа, он оружия в руки не возьмет, равно как и не произнесет клятвы.

На это заявление, которое Лева посылал дважды, он не получил никакого ответа.

Из дома Лева по-прежнему получал бодрые, утешительные письма. В них не было и намека на трудности и голод, которые его домашним, так же как и прочим гражданам, приходилось переносить. Маруся писала, что с октября 1942 года она на Сталинградском фронте. Ей много пришлось пережить, видеть и гибель детей и жителей городов и сел от ужасной бомбежки, а также переживать гибель своих товарищей-летчиков, останавливающих движение гитлеровских полчищ на Волге. Сама она осталась невредимой от пуль и осколков, но продолжительные дежурства зимой на аэродроме дали ревматизм и отразились на сердце.

Во время переброски авиаполка на другой фронт, в конце декабря 1942 года, Марусе был дан отпуск на 10 дней, благодаря которому она смогла побывать дома у тяжело больного престарелого отца. Все это и многое другое Маруся подробно описывала своему любимому спутнику жизни, и хотя их пути так далеко разошлись, но сердцами они были вместе, и та же вера, надежда, любовь поддерживали их. Из дома сообщили новость: у его младшей сестры — Лили родился сын Сережа 5.01.1943 г.

А трудности и недостатки росли всюду.