Шрифт:
Несколько новобранцев, в том числе и работник сельсовета, молодой парень, пьяные, едва держались на мешках, которыми была гружена машина.
В машине же Лева увидел одну из сестер-верующих.
– Вы что, тоже в Пестравку едете? — спросил он ее.
– Нет, не в Пестравку, — отвечала она.
– А куда?
– Я сама не знаю, куда я еду. — Я еду с вами. Куда вас повезут, и я поеду, узнаю, куда вы попадете.
Эта сестра, решившая провожать Леву, не была еще членом общины. Ее ревность и желание оказывать добро Леве тронуло его сердце.
— Да воздаст вам Бог! — сказал Лева.
Из Пестравки с бумагами и с провожатыми они ехали через Чапаевск и Сызрань. Когда прибыли на станцию Чапаевск, сестра сходила к верующим и сообщила, что здесь Лева. Кто только был свободен, вместе с Алексеем Ивановичем пришли прощаться с ним. Обнимались, приветствовались.
— Верим, брат, не последний раз видимся, — говорил Алексей Иванович. — Вот мое здоровье очень слабое, но верю, мы свидимся…
Алексей Иванович действительно был очень слаб, он часто кашлял, щеки его запали и горели лихорадочным румянцем. Туберкулез прогрессировал.
Поезд тронулся. Молодежь бежала за вагонами, все махал платочками и кричали:
— Будем молиться, будем молиться, вы вернетесь!
В вагоне, наполненном новобранцами, ехала и сестра из Тяглого Озера, провожая Леву.
На душе у Левы было необыкновенно спокойно. Щит веры, который он когда-то видел, что был нарисован на столе у Ивана Канпшкова, защищал его сердце.
Он знает, Он любит, Он силен!
Глава 23. В пути
«Передай Господу путь твой и уповай на Него, и Он совершит».
Псал. 36, 5.
Поезд шел по направлению к Сызрани. В окнах мелькали знакомые картины. Они вдвоем тихо беседовали:
– Я вот чем хочу поделиться с вами, сестра, — сказал Лева. — Раньше я был несколько моложе и, знаете, старался сам спешить вперед. Помню, меня некоторые останавливали и говорили: «Подожди, Господь усмотрит!» Но я спешил сам — высказываться, делать, когда меня и не спрашивали. Ну в итоге получились различные приключения, так что мой дядя сказал про меня однажды стихами Лермонтова: «А он, мятежный, ищет бури, как будто в бурях есть покой».
– Ну, а теперь вы раскаиваетесь, что так поступали? — спросила сестра
– Нет, нисколько! — ответил Лева. — Господь, несомненно, видел мою искренность, а ведь написано: «С искренним Он поступает по искренности его». И вот тогда безусловно все шло так же, как Господь предусматривал. Но были с моей стороны, может быть, и лишние переживания. Теперь меня призвали, и я радуюсь: никому никаких пояснений не делаю, а все вверяю Господу, внутренне молясь: «Отец, устрой, как находишь лучше, и направь куда лучше». И на душе абсолютно спокойно, знаю: Он любит, Он силен, Он знает и все решит…
Поезд подходил к Сызрани. Знакомый вокзал. Здесь он искал когда-то работу, здесь познакомился с дорогой семьей детей Божьих, здесь его провожали… А когда-то, в прошлом, здесь, в этом городе, он сидел в пересыльной тюрьме, как «преступник».
С верующими повидаться не удалось. Приехавших сразу сдали в военное подразделение, которое было огорожено проволокой.
Скоро выяснилось, что Леву здесь не принимают, а направляют в пересыльный пункт города Куйбышева.
Поехали дальше, в Куйбышев. Сестра и тут сопровождала его.
В Куйбышеве есть район, который когда-то называли «Запанским», а теперь называется — поселок Шмидта. В нем внушительных размеров красная кирпичная церковь.
Много, много прекрасных по архитектуре церквей, знаменитый собор, — все было уничтожено, но эта церковь как-то сохранилась: ее использовали по разным хозяйственным надобностям.
В войну эта красивая церковь была особо отгорожена и в ней находился пересыльный пункт для отправляемых в армию.
Приехавшая с Левой из Тяглого Озера сестра съездила и сообщила семейным Левы, что он в Куйбышеве. И вот, его мама и Анна Ананьевна пришли проведать его. Это были краткие минуты свидания.
– Опять ты, Лева, в путь! — грустно говорила мать.
– Да, — улыбался Лева, — не имеем постоянного града, ищем будущего. Ты, мам, обо мне не беспокойся, Отец усмотрит все, до мелочи, и сделает только хорошо. У меня на сердце как-то особенно легко.
– Мы будем молиться о тебе, — говорили ему родные.