– Это грубо, – поморщился Юлий – Беременной женщине не к лицу говорить такие вещи. Да и не беременной: любой женщине, особенно такой красивой, как ты.

Она подошла к зеркалу. Действительно, беременность ее красила. Определенно, сейчас ее нельзя было принять за мальчика-подростка.

– Я пока не буду говорить ему о ребенке, – решила Клеопатра.

Впрочем, поговорить не получилось вообще.

– А, римская подстилка! – завопил Птолемей, когда она только возникла на пороге его покоев. – За каким … ты приперлась ко мне?! Твой любовник тебя бросил? Увидел наконец, насколько ты уродлива?

Гнев взял верх. Женщина шагнула вперед и залепила мальчишке звонкую затрещину:

– Ты, маленький поганец! Если я так уродлива, почему ты пытался влезть ко мне в постель, а? Не потому ли, что никакая женщина по своей воле с тобой спать не будет? Только за деньги!

Кипя от злости, она хлопнула дверью так, что из нее вывалилась инкрустация. Видеть Юлия ей не хотелось, но чье-то присутствие – присутствие друга – было просто необходимо.

Она позвала Мардиана и, пылая негодованием, пересказала ему разговор с братом.

Мардиан усмехнулся.

– Я рад.

– Рад? Чему?!

– Тому, что впервые за долгий промежуток времени ты наконец вспомнила о моем существовании. Ты знаешь, сколько дней мы с тобой не виделись?

Клеопатра наморщила лоб. Конечно, дни сейчас летят быстро: она много времени проводит в государственных делах и, пожалуй, не меньше – в объятиях Цезаря. Но Мардиан всегда был рядом! Когда же они и в самом деле разговаривали? Прошло… дней восемь?

На всякий случай она прибавила пару дней:

– Ну, я думаю, прошло дней четырнадцать-пятнадцать.

– Сорок семь дней, моя царица. Сегодня сорок восьмой.

Ей стало стыдно. Мардиан – ее единственный друг. Который всегда был рядом в самые трудные и горестные моменты ее жизни. А вот в радости она его, стало быть, позабыла. А ведь у него никого нет кроме нее!

– Ну, прости меня, пожалуйста! А я… я раскрою тебе страшный секрет! Я беременна! У меня будет ребенок, лекарь сказал, скорее всего – мальчик. Представляешь?

– Я рад за тебя, – ответил Мардиан ровным голосом.

Дура, дура! У него ведь не может быть своих детей!

Она встала, прижалась лицом к его плечу; нестерпимо захотелось заплакать – разрыдаться, как это делала нянька Ати: хлюпала носом, некрасиво вытирала рукой катившиеся из глаз слезы и вытекавшие из носа сопли.

– Ты зря пошла к Птолемею, – таким же ровным, ничего не выражающим голосом сообщил Мардиан.

– Цезарь сказал, что брат – вполне вменяемый мальчик, а нам сейчас нужен мир!

– Птолемей вменяем в общении с Цезарем.

Она не поняла:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что твой брат тоже влюблен в Юлия. Видимо, у вас это семейное. И он ревнует и тебя к Юлию, и Юлия – к тебе.

Она снова не поняла:

– Что значит – влюблен?

– То и значит, – неожиданно резко ответил евнух. – В свое время Аполлодор предупреждал твоего отца, что нельзя делать евнухов воспитателями царевичей, что их можно приставлять только к царевнам. Но твоему отцу было не до того.

– Ты хочешь сказать, что мой брат… любит мужчин?! Но ведь он пытался влезть ко мне в постель! Да и потом, я точно знаю: Ахилл таскал его к шлюхам, об этом говорили и Ахилл, и сам Птолемей…

– Я думаю, ему все равно кого любить – мужчину или женщину. Юлий потряс Птолемея до глубины души; ты бы заметила это сама, если бы не была столь занята собственными чувствами. И теперь он ненавидит тебя еще больше: за то, что ты полностью завладела вниманием Юлия.

– Боги! Что же делать?!

– Думаю, держать его во дворце опасно: он способен на все что угодно, а Юлий достаточно беспечен. По крайней мере, в том, что касается Птолемея: как все настоящие мужчины, он не воюет с детьми. А чего можно ожидать от твоего брата, ты знаешь сама. С другой стороны, если его оставить во дворце, можно ожидать слухов о гомосексуализме Цезаря. Римляне, конечно, реагируют на это более или менее спокойно, однако не думаю, что Юлий будет в восторге.

– Его надо убрать из дворца, – прошептала Клеопатра.

– Надо, – согласился Мардиан, – но если с ним что-то случится, население Александрии поддержит армию Арсинои. Он должен захотеть сам отправиться куда-нибудь… хоть к той же армии.

– Что ты предлагаешь? Подкупить Пофиния?

Мардиан задумчиво пожевал губами.

– Не выйдет.

– Ты думаешь, он неподкупен?

– Хуже. Я думаю, он сам по себе игрок. На своей стороне. Деньги он возьмет, а вот с информацией поступит так, как сочтет нужным. Может быть, расскажет все Птолемею. Может, поддержит Арсиною. Но так или иначе, а факт подкупа всплывет, причем в самом неприглядном виде.