Пятый возраст (12 – 17), Бык. Хотите вспомнить о смерти в этом возрасте, вспомните слезы старшеклассников на выпускном вечере. Это смерть инфантильности, способности делать все по-своему, но жить под прикрытием папы, мамы и учителей. Ну а смерть инфантильности – это рождение самостоятельности. Тех, кто не рад обмену, милости просим в спецшколу, какую-нибудь бандитскую группировку или армию. Обрадованных обмену просим в вольное молодежное сообщество.

Шестой возраст (17 – 24), Крыса. Смерть возраста Крысы лично я переживал как самое жуткое событие в своей жизни и даже впал в глубокую депрессию. Что же я так сильно оплакивал? Легко догадаться, что оплакивал я вольную молодежно-тусовочную жизнь, которая прекратилась у меня с окончанием университета. Что я получил взамен? Вовремя умерев в тусовке, я тут же родился как творческая индивидуальность. В равноценности обмена сам себе я не признался, продолжая оплакивать свое прошлое, но согласитесь, обмен был чудесным.

Седьмой возраст (24 – 31), Кабан. Число смертей в этом возрасте, наверное, достаточно велико, ибо велико число рождений, ведущих в восьмой возраст, самый главный в жизни человека. У меня лично в возрасте Кабана умерли холостячество и бездетность, интеллектуальная всеядность и любовь к чтению взахлеб. Список можно было бы продолжать. Сейчас, по прошествии многих лет, мне больше всего жаль умершую безвозвратно способность запрыгнуть на диван с новой книгой и в блаженстве прочитать ее от начала и до конца. Этот дар более не возвратится никогда. Какая страшная потеря!

Восьмой возраст (31 – 40), Собака. Этот возраст был моей огромной удачей и невероятным везением. Все девять лет я был безумно и фантастически счастлив. Именно поэтому смерть возраста и смерть его качеств воспринял невероятно болезненно, подтвердив дурную славу «кризиса середины жизни». Катастрофу личной жизни продолжил факт взросления детей. Почему-то считается, что родитель должен быть счастлив оттого, что дети повзрослели. Настоящий родитель, фанатичный родитель-профессионал испытывает шок оттого, что дети повзрослели, что теперь не нужно рассказывать им сказки и вести тонкую педагогическую линию и самое лучшее отныне – это не мешать и устраняться как можно тщательнее. То есть ты уже им как бы не родитель, не учитель и не щит, не добрый фей и не повелитель, а всего лишь друг и спонсор. Так приходит гибель родителя – ты еще жив, но уже не первый в глазах своего ребенка, не второй и не третий, дай бог в десятке удержаться...

Вторая гибель – это гибель безостановочного мыслителя. Я мыслил ровно столько, сколько бодрствовал, теоретические вопросы крутились в голове безостановочно. Размышления о возрастах сменялись размышлениями о векторном кольце, далее шли знаки совмещения – и так без конца по кругу. Иногда приходила пространная мысль, и я хватался за бумагу, но чаще размышлял в уме, умудряясь на ходу, в поезде, самолете или автомобиле решать сложнейшие теоретические вопросы. Теперь мозг пуст! Нет, иногда я, конечно, думаю, но не о теории, а о том, как написать книгу, как разместить материал. Но ведь это совсем другое.

Собственно, в этом и заключается главная тема размена – ученый умер, и на его месте родился писатель.

Придет время, и умрет писатель, на его пепле вырастет учитель и так далее. Так стоит ли бояться смерти человеку, в котором уже столько всего умерло? Не бояться нужно, а ждать и желать очередной смерти, дабы на ее основе дать рождение чему-то новому.

Так что бояться единой смерти бессмысленно: ее нет, есть череда умираний, и в этой череде стоит бояться только тех смертей, после которых ничего нового не родилось.

Правда, волнующий вопрос? Даже чувство юмора куда-то пропадает, сразу хочется на пафос перейти, рассказать что-то про взгляд из-под потолка на бездыханное тело, белый коридор, в конце которого что-то мерцает. Ну, разумеется, Страшный суд, ангелы, архангелы и так далее... Впрочем, никогда не был знатоком религиозных поверий разных народов, а возвращаются оттуда немногие. Да и оттуда ли? А тут еще Михаил Булгаков, который заявил, что каждый получает по своей вере и Берлиоз ушел в небытие, а Мастер поселился в доме с венецианским стеклом и вьющимся до самой крыши виноградом... Ну и так далее... Американские кинематографисты вдруг всем скопом взялись рассказывать, как выглядит загробная жизнь. Наши тоже снимают («Забытая мелодия для флейты»). Короче, день ото дня все веселее.

Увы, с точки зрения теории структурного гороскопа все пока что не слишком красочно, даже достаточно скучно. Никакого такого специального рая и чего-то совершенно замечательного, что могло бы стать наградой за все земные мучения. Да и вообще, согласно теории, ничего такого особенно нового и потрясающего, что могло бы считаться началом новой жизни. Новой жизни – нет!

Да, новой жизни нет, а есть лишь третий акт в трехактной пьесе. Первый акт – жизнь до жизни, неосознанная подготовка к реальному существованию, некий эмбрион человека в руках неведомых отцов. Второй акт – собственно жизнь, прохождение человека от рождения до смерти. Третий акт – послесмертие, существование души, продолжающей свои дела земные. Что, удивлены насчет дел земных, небось хотелось дел небесных? А вот ведь получается, что нет никаких небесных дел, дела бывают только земные!

Для более подробного разъяснения ситуации воспользуемся системой тройственных аналогий (таблица 2). Жизнь до жизни подобна детству – сплошная подготовка под чужим присмотром и минимум самосознания. Что, собственно, мы помним о жизни до рождения? Да ничего! Жизнь подобна юности (12 – 40): сначала совсем неуверенно, потом все более мощно идем по своей дороге, постепенно сужая диапазон желаний и возможностей, но набирая умение и авторитет. Ну а жизнь после смерти подобна зрелости (для кого-то старости), когда бесконечно уточняются и дорабатываются те идеи, которые пришли к человеку при жизни.