Думается, борьба за рост производства – это устаревшая тенденция, идущая из времен бесконечных конкурентных войн. Нас ждут новые времена. Вслед за ослаблением всемирной политической борьбы за передел мира должна ослабеть и конкурентная борьба в экономике. По крайней мере, государственный аспект такой борьбы должен исчезнуть полностью. В самом деле, в мире, где английские автомобили делают в Германии, американские в Испании, а корейские в России, так ли уж важен рост производства в отдельной стране?

Что касается роста производства во всем мире, человечество с удовольствием проголосовало бы за его остановку. Иллюзии по поводу того, что рост ВВП в два раза мгновенно приведет человечество к коммунизму, наверное, уже рассеялись. А вот то, что рост производства ведет к загрязнению планеты, очевидно.

Тот слом, который ждет человечество около 2025 года, заменит сегодняшние экономические приоритеты на новые. Не рост доходов любой ценой и не рост производства любой ценой станут важнейшими для человечества. Безотходность производства, энергосберегающие технологии, информационная мобильность – вот что будет важнее какого-то там абстрактного роста производства, который сам по себе ничего не означает.

Что касается России, нам, конечно, нужно удваивать или даже утраивать ВВП, слишком уж глубоко мы упали, но куда важнее, как всемирному интеллектуальному центру, побыстрее выдвигать на первый план иные приоритеты, менее количественные и более качественные. А ростом производства пусть увлекаются китайцы, их в который раз обманули, увлекли в ту сторону, куда больше никто не бежит. Все умные страны давно затаились и не торопятся наращивать пресловутый ВВП.

Видимо, рост производства – это цель, доставшаяся человечеству от уходящего четырехсотлетия (1625 – 2025). Новая эпоха, которая стоит на пороге, выдвинет другие цели.

Думается, этот вопрос могли бы сами себе задать многие жители нашей страны. Иногда подобная формулировка обобщается для всей России. Что ж, страна идет по имперскому ритму, коммерческие настройки сбиты полностью, и замечательный наш народ- идеолог , и его особо творческая верхушка, обладая достаточной и даже избыточной интеллектуальной мощью, с трудом сводят концы с концами. Им тяжко и муторно не столько из-за отсутствия денег – знавали времена и похуже, – сколько из-за вопиющей несправедливости. Как же так, неужели интеллект в нашем мире действительно ничего не стоит?

Я не могу ответить за всех, постараюсь разобраться с самим собой, поскольку я очень умный и очень бедный и вопрос этот мучает меня беспрестанно. Итак, речь вновь пойдет не о дате рождения и не о гороскопе, а о принятии переломных решений по переходу в одну из трех классовых групп – идеологи, коммерсанты, политики .

Анализируя свою наследственность, я не могу сказать, что был обречен стать идеологом. Отец и мать были служащими, а следовательно, носили в себе изрядный процент политической стихии, любимый дед был в значительной мере коммерсантом. Однако по складу характера и воспитанию я все более смещался в сторону идеологии . Поступление в МГУ, извечное пристанище идеалистов и романтиков, сыграло решающую роль в моем формировании.

Тем не менее еще в процессе учебы шансы стать политиком или коммерсантом у меня были. В политики вела карьера, сделанная в строительных отрядах, – я стал сначала комсоргом, потом комиссаром стройотряда. (Если бы пошел по линии бригадир – командир, точно бы стал политиком .) И все-таки шанс у меня еще был, я мог прижаться к комитету комсомола и двинуть по общественной линии. Но что-то щелкнуло внутри – я почувствовал, что чужой в этой тусовке, или они почувствовали, что я чужой. Короче, разошлись дорожки.

В те же годы, активно занимаясь рок-музыкой, я пропускал через свои руки сотни очень дорогих западных пластинок. Еще мгновение – и я бы влез в коммерцию. Со многими так и случилось: пластинки, джинсы, потом чеки, валюта, автомобили, а там бы перестройка подоспела, первые кооперативы, банки... Со мной не случилось.

После университета было еще несколько шансов переквалифицироваться. Крупнейший коммерческий шанс я упустил в Ташкенте, когда брат пристроил меня решать заочникам транспортного института задачи по математике и химии. В этом деле крутились потенциально очень большие деньги. Там же, в Ташкенте, я счастливо избежал возможности открыть покрасочный цех ворованных военных тканей, брезент шел бы на псевдоджинсы, парашютный шелк на батники...

Были политические проверки, например, месяц я фактически командовал отдельным батальоном химической защиты. Руководил молодежной бригадой хлопкоробов.

Все это я рассказываю для того, чтобы стало ясно – я не родился стопроцентным идеологом , было намешано во мне все – чуть поменьше коммерции , чуть побольше политики . Однако чем дальше, тем больше я понимал, что мне одинаково неприятны как начальники, так и подчиненные. Я умел вдохновлять и зажигать (комиссар все-таки), но не умел командовать, не умел спросить с подчиненного. Ну и совсем я не умел подчиняться. Именно по этому критерию я показал свою полную непригодность на принадлежность к политическому классу. С коммерцией сложнее, я не был абсолютным бессребреником, но не очень-то любил деньги. Но самое главное, я очень быстро понял, что напрочь лишен коммерческого чутья. Все мои попытки заняться перепродажей чего-либо всегда оканчивались провалом. Не то что надо покупал, неправильно работал с клиентурой, а главное – стыдился самой ситуации с перепродажей.