– Как – так?

– Я не знаю. Возбужденно. Самонадеянно.

– Нет, – ответил он, – не думаю. – Он направился к стоянке такси на южной стороне площади.

– Вы пользуетесь этим, не так ли?

– Чем – этим?

– Ну, вы знаете.

Грабянский покачал головой. Азиат, водитель такси, прервал разговор с товарищем и поспешил открыть дверь машины.

– Никогда не видел нужды в этом, – заявил Грабянский, забираясь в машину следом за ней.

Они сидели несколько секунд молча. Водитель смотрел на них через плечо.

– Тогда поехали, – махнул рукой Грабянский. Мария повернулась к нему в неуверенности.

– Дайте ему ваш адрес.

Резник выпил две чашки «эспрессо», просмотрел местную газету, обменялся с Сарой традиционными фразами. Взгляд на часы подсказал ему, что больше нет времени дожидаться Линн, увлеченной, по-видимому, предстоящим показом мод. Он остановился около первого продовольственного магазина. Купил фунт копченой колбасы, полфунта сушеных грибов, две унции укропа и кусок пирога с маком. В зеленном ряду, примыкавшем к рыбному рынку, он приобрел январскую капусту и огурец. На прилавке с сырами он выбрал ярлсберг и крепкий чеддер. Затем купил маринованную селедку, хрен и сметану в последнем на выходе продовольственном магазинчике. Здесь, как и в первом, продавщица говорила с ним по-польски, зная, что он ее понимает, а Резник отвечал по-английски.

У него бывали моменты, когда он начинал думать, что недостаточно продать дом, а нужно продать абсолютно все, подать прошение о переводе в какой-либо другой город, другое место.

Но он знал, что никогда не сделает этого – здесь была его жизнь.

По другую сторону торгового центра, недалеко от эскалатора и часов «Эммет», стояла группа поляков в пальто, кепках в клеточку, с сигаретами, зажатыми в ладонях. Они говорили о прошлом: медалях, военных кампаниях, о борще и суровых зимах. Их привлекла сюда работа на аэродромах и шахтах, а затем они остались. Водка для этих мужчин будет всегда иметь вкус и запах рябины или зубровки, вишни или меда.

Когда Резник был молодым, единственно известная ему водка производилась в Уоррингтоне.

Он спустился на лифте на стоянку автомобилей. Через десять минут он будет в «Мидленд телевижн», где, как он надеялся, сумеет переговорить с Гарольдом Роем.

Маккензи был на ногах с шести часов. Сок из двух апельсинов, овсяная каша, посыпанная пророщенными зернами пшеницы и отрубями. До этого он двадцать минут плавал в бассейне, продумывая распорядок предстоящего дня. Сейчас он был в кабинете. Затемненное стекло в разделительной перегородке отражало широкоплечего человека в синем блейзере с двумя рядами золотых пуговиц, отутюженных брюках, галстуке с золотой заколкой – человека, не старше тридцати пяти, хотя на самом деле ему было на десять лет больше.

Он сел за стол, подкатился на кресле с роликами к монитору и вставил кассету в видеомагнитофон. На экране появилась первая сцена, заснятая в предыдущий день.

Маккензи подтянул к себе блокнот в жесткой обложке, снял колпачок с ручки и принялся заносить в блокнот замечания. Он надеялся, Гарольд помнит о том, что на восемь тридцать назначена их встреча. Он предпочел бы, чтобы этот тяжелый разговор состоялся до того, как придут другие сотрудники. Дело не в том, что он считал их присутствие помехой, просто по опыту знал, что слухи распространяются быстрее, чем факты.

Маккензи поморщился, глядя на сцену на экране, подумал, как много зрителей заметят легкое вздрагивание, краткое колебание у актера, прежде чем он бросился в страстные объятия ведущей актрисы. Но и тогда они могут отнести это на счет плохого запаха из ее рта, а не сексуального неприятия ее актером.

– Мак…

Маккензи нажал кнопку «пауза» и повернулся.

– Мак, я хотел застать вас пораньше… – В дверях стоял сценарист сериала Роберт Делевал.

– Слушаю вас, Роберт.

– Эта сцена… Я хотел, чтобы вы взглянули на нее.

– Роберт, я бы сделал это, если бы была возможность.

– Это немного, всего несколько изменений.

Маккензи передернул плечами.

– До того, как придут другие, я должен просмотреть то, что мы засняли вчера. Совещание в четверть десятого. – Он обратился к Роберту Делевалу с улыбкой, означающей конец разговора. – Вы знаете, как обстоят дела.

– Может быть, мне проговорить тогда с Гарольдом? – Делевал посмотрел на зеленые листки сценария в своей руке.

– А вы не думаете, что ему и так достаточно?

Делевал покачал головой.

– Но, Мак, эти строчки совершенно не ложатся в текст. Я не уверен, что они вообще имеют какой-либо смысл.

– Несколько поздновато решать это теперь. Вы этого не находите?

– Я их даже не видел до вчерашнего дня. Кто-то изменил их после того, как они были одобрены всеми.

– Кто-то?

– Есть у вас соображения – кто?

Роберт Делевал, прежде чем ответить, несколько секунд смотрел на продюсера.

– Нет.

– Я переговорю с Гарольдом по этому вопросу, не беспокойтесь. Оставьте это мне. Мы что-нибудь подправим.