— Подымай выше! — вскинув руку с вытянутым пальцем и уже без тени шутки, со всей строгостью в голосе промолвил Алексей Алексеевич.— Высокопревосходительство. Видишь? — Он тем же вытянутым пальцем пристукнул по своему погону:— Погон генеральский и ни одной звездочки — это, выходит, полный генерал. Понял?

— Так точно, ваше высоко... превосходительство,— еще глуше выдавил Хлопченко.

— А ты мне в глаза посмотри, — сызнова переходя на шутку, продолжал Алексей Алексеевич.— Я хоть полный генерал, но только врагу страшен. Брусилов моя фамилия, слыхал?

Люди затеснились еще гуще, потянулись ближе, глаза раскрыли еще шире. Парень поднял голову, да так и застыл, вперив изумленный взгляд в генерала.

— Твой главнокомандующий. А ты кто?

— Я... так что... рядовой Хлопченко... маршевой роты, — заторопился солдат, но уже не отводя глаз от лица командующего и ловя каждое движение его лица, — иду на пополнение.

— Они в восьмую, в тридцать шестой к Зайончковскому, я уже узнал, — подсказал Клембовский.

— Отлично. Прекрасный корпус. Участвовал в боях за Галич, брал Луцк, — отчетливо проговорил Брусилов.— Там все молодцы. Придется вам не отставать! Застыдят! — И, опять обращаясь к парню, весело: — Ну вот и познакомились. А теперь повтори, что давеча крикнул оттуда — из-за чужих спин. В лицо мне повтори.

— Я так что,— совсем уже бойко, приосанясь, вскрикнул неожиданным тенорком Хлопченко,— я ваше пре... ваше высокопревосходительство насчет того, что ежели дружно, то все можно...

— Так, так! Продолжай...

— Ежели дружно, к примеру в этой игре, то ни один коршун лебедя не оторвет... нипочем! Тут все дело, чтобы дружно... и ежели, скажем, в каком другом деле...

— В бою! — подхватил Брусилов. — В бою!

— Так точно, ваше высоко...

— Молодец, Хлопченко! Умница. Хорошее он вам слово сказал, ребята! — крикнул, обращаясь ко всем, Брусилов.— Запомните его. Все дело в том, чтобы дружно. А раз мы уж с вами нынче договорились, то и поставим на своем. Немец будет бит и разбит и ляжет, как тот коршун, наземь. Да только уже не встанет! Так ли?

— Так! Так! — раздались в толпе голоса.

А Брусилов махнул рукой и, повернув спину кричавшим и тронувшимся следом за ним солдатам, уже легко бежал вверх, на гребень балки, к станции.

— Скорей! Скорей, господа, — окликнул он своих спутников,— мы и так наделали хлопот начальнику станции, задержали поезд! На первых же шагах командования все расписание разбили! Стыдно сказать — из-за «белого плата»! Вы уж не выдавайте меня, господа!

А сам сиял от радостного возбуждения. Прекрасное начало. Тьфу, тьфу, не сглазить. Так бы и дальше!

IX

В Бердичеве, на новом месте, в помещении штаба фронта и в личном своем кабинете с огромным камином, около которого не так давно грелся Иванов, Алексей Алексеевич чувствовал себя на первых порах непривычно. Все было здесь как-то не по нем. И особенно — тот строй штабной жизни, какой был заведен Николаем Иудовичем. Чины штаба, за исключением Клембовского, очень энергичного генерала, и Дидерикса, генерал-квартирмейстера, суховатого и исполнительного, а главное, очень сведущего в своем деле человека, показались Брусилову зараженными неприятнейшим духом высокомерия с подчиненными и какой-то приторной елейности в обращении с командующим. Особенно раздражал старший адъютант, уже в чине подполковника, полноватый, но дряблый, всегда бегущий на цыпочках, маленькой женской походкой, человек с постным лицом, услужливыми ужимочками и картавым пришепетыванием. Во всех комнатах — а их было много в помещении штаба — он прежде всего отыскивал в углу икону и истово на нее крестился.

Подойдя к письменному столу и увидя на груде уже ожидающих его бумаг и писем конверт со знакомым почерком брата Бориса, Брусилов вскрыл письмо и не садясь, в тайной надежде, что адъютант догадается оставить его одного, стал читать. Письмо показалось странным. Брата он любил, всегда охотно поддерживал его денежно и советами, между ними установились дружеские сердечные отношения с давних лет, а тут ни с того ни с сего Борис пишет в обиженном тоне, сетует на какую-то холодность. «Ты, казалось бы, мог ответить сердечнее на наши горячие поздравления с назначением тебя главнокомандующим, — недоумевая, читал Алексей Алексеевич, спиной чувствуя присутствие адъютанта и оттого все больше волнуясь, — а ты ограничился официальной отпиской: «Сердечно признателен за поздравления и пожелания. Брусилов». Я прямо руками развел. Все «глебовцы» чрезвычайно огорчены этим».

Письмо было длинное, очевидно все в том же роде, Брусилов не стал его дочитывать, Он уже догадался, в чем дело, и с досадою оглянулся. Подполковник, поймав его движение, услужливо пододвинул ему стул. Тут главнокомандующий не выдержал.

— Сам! Сам умею! — крикнул он гневно и презрительно.— Еще руки действуют, молодой человек! Не трудитесь! И прошу оставить меня в покое!

Подполковник на цыпочках выбежал вон. Брусилов сел в кресло, гневно пододвинул его к столу и, кляня себя за свою вспышку, но ничуть не жалея адъютанта, тут же стал писать ответу брату.

В недоразумении повинен был вовсе не подполковник, а Саенко. Среди вороха поздравительных телеграмм, полученных еще в Ровно, находилась и братнина телеграмма. Подписана она была — «Глебово», Только сейчас, прочтя письмо, Алексей Алексеевич понял, что брат, очевидно, хотел этой подписью выразить поздравление от всех живущих в Глебове — подмосковном его имении.

«Чудак! Надо же было так подписаться».

Тогда за спешкой, за делами Алексей Алексеевич не имел времени читать всех телеграмм, он только надписал «ответить» и передал весь ворох приветствий Саенко. Тот и махнул стандартный ответ, адресовав его в город Воскресенск Глебовым!