Ваше русское сердце, ваше высокопревосходительство, подскажет вам лучше моего, какой бедой это чревато и какие экстренные меры надо принять, чтобы в корне пресечь эту новую враждебную попытку связать нас по рукам и ногам. Ваше слово не может не быть услышанным и решающим.

Теперь перехожу к изложению дополнительных материалов следствия по делу Рутковского—Рагинского. Как вы увидите, материалы эти подтверждают основную мою мысль, что командованию нашему необходимо не только знать, но и принимать к сведению итоги наших розысков. Простите великодушно, что повторяюсь и, может быть, говорю азбучные истины. Предшественник ваш не баловал нас своим вниманием, мы приучены долбить камень...»

В этом месте письма Брусилов взглянул на Клембовского. Взгляд был пронизывающий и мгновенный, но он успел уловить сумрачную и горькую складку на плотно сомкнутых губах начштаба, глубокую морщину между густых черных бровей, движение скул под смуглой кожей — гневное и решительное. Темные, с бьющим из глубины блеском глаза Клембовского ответили взгляду Алексея Алексеевича.

— Я давно просился на фронт,— гортанно вымолвил начштаба,— я не в силах был долбить камень. Но, признаюсь, мне в голову не приходило...

— Мне тоже, — подхватил Брусилов и положил свою руку на руку начштаба,— мне тоже, пока один разговор с Михаилом Васильевичем... Впрочем, сейчас не до того. Непосредственная опасность с этой стороны миновала. Орлов молодец, он напоминает нам о беде еще горшей. О призраках, сжимающих кольцо. Это мне пришло еще в ночь после совещания... Что же! Отступать не приходится... Будем выбиваться из кольца, Владислав Наполеонович!

Клембовский резким движением перехватил лежащую на его руке узкую ладонь Брусилова и крепко ее пожал.

Далее в письме Орлова говорилось, что из показаний Рагинского при последующих допросах и при очных ставках его с недавно изложенными шпионами выяснилось следующее: «Германии приходится в третий раз менять план выполнения такой операции, которая имела бы решительное влияние на исход кампании. Первый план заключался в разгроме Франции австро-германцами. План этот потерпел неудачу вследствие ошибок кронпринца и перехода русских в наступление на Юго-Западном, в Галиции.

Пришлось спешно возвращать австрийские корпуса с французского фронта. Это было при Николае Николаевиче. Второй план, за успех которого ручался Гинденбург, состоял в том, чтобы в первую голову разгромить русскую армию и вызвать в России дворцовый переворот, вплоть до свержения Николая. План этот не удалось пока осуществить, но мысль не оставлена... Содействовали этому плану не только лица, объединившиеся в тылу, но и русское командование. Жертвою этого плана пал Радко-Дмитриев в мае прошлого года, подвергнутый разгрому попустительством или невежеством Юз-фронта... К счастью, разгром 3-й армии был парализован действиями соседней 8-й армии и стратегически не привел к ожидаемым результатам. Не приспел и дворцовый переворот... Тогда-то в Германии сложилось мнение, что искать решения кампании на русском фронте не приходится. В силу этого в ноябре прошлого года было постановлено, по окончании частной, не предусмотренной ранее, сербской операции, перенести центр тяжести борьбы вновь на французский фронт и искать решительных результатов именно там. Для этой операции намечено взять с русского фронта все, что только возможно, причем допускается постепенный, медленный отход левого крыла, действующего севернее Полесья. Главные надежды на успех предстоящей атаки на французском фронте возлагаются на вновь изобретенный снаряд крупного калибра, которым собираются долбить крепостные сооружения Вердена. Специальная фабрика этих снарядов в Берлине, и заготовка их идет в течение всей минувшей зимы. Ежели бы, однако, намеченный план почему-либо не удался, то с весны намечается перенести операции на наш Юго-Западный фронт, который, по сведениям, имеющимся в немецком главном штабе, русским командованием

будет оставлен на оборонительных рубежах и наступательных действий не предпримет.

С целью более точного освещения этих данных и был направлен в расположение наших войск агент Рагинский. Он должен был подготовить новую агентурную сеть и, если возможно, получить материал о решениях, принятых на совещании главнокомандующих, тогда еще только предполагаемых. Рагинский объяснил, что главным поводом к открытию наступательных действий австро-немецких войск на нашем Юго-Западном фронте служит то обстоятельство, что в Германии и Австрии иссякают источники пополнения и приходится наносить удары по наименее защищенным местам.

Вместе с тем признается, что левое крыло германцев севернее Полесья занимает выгодное положение, и противник, то есть русская армия, на этом участке надежно парализован. (В этом месте письма Орлов поставил два восклицательных знака и подчеркнул их. Брусилов тоже, читая, подчеркнул последние слова и значительно переглянулся с Клембовским.) Южнее Полесья, — писал далее Орлов,— немецкое командование считает необходимым выдвинуться вперед, дабы захватить богатые по производительности земли и окончательно ликвидировать Румынию.

После этого Германия предполагает будто бы остановиться на всех фронтах, создать непреодолимые по технике искусственные преграды, вооружив их главным образом колоссальной артиллерией и громадным количеством пулеметов, которые восполнят недостаток пехоты.

По словам Рагинского и его сообщников, в Германии считают, что в продовольственном отношении будущий год будет гораздо легче, чем теперешний, так как культивировка захваченных земель даст достаточное количество продуктов для прокормления центральных держав. Поэтому всего важнее, не отвлекая главных сил от Вердена, произвести молниеносный удар по наиболее слабому месту противника, каким безусловно является по численности войска и вооружения линия фронта от Пинска до Черновиц и далее в пределах Румынии. Куда же будет направлен на этой линии главный удар, мне дознаться пока не удалось, Очевидно, и сам Рагинский этого не знает...»

Брусилов оборвал чтение, Остались непрочитанными несколько незначительных строк. Точка. Подпись.

Брусилов поднял глаза. Клембовский, более молодой и горячий, с грохотом отодвинул свой стул и вскочил на ноги.

— Мы добивались с вами, Владислав Наполеонович — успокаивающе и как бы читая мысли своего помощника, произнес Брусилов,— нехитрого солдатского права бить и гнать врага с нашей земли. И добились этого. А не знали, что Бог судил нам большее. Теперь знаем. Но разве от этого наша с вами задача стала иной? Как решили, так и сделаем. Пойдем в наступление. Молниеносный немецкий удар сорвем. Продуктов с нашей земли не дадим. От Вердена главные силы отвлечем и раздавим. Раздавим! — повторил Брусилов отчетливо и убежденно. — Бить будем не одним кулаком, а двумя... и ногами тоже... и во все места! Почувствует!