Шрифт:
Их ближайший сосед, Давид Игоревич Владимиро-Волынский, отстал от братьев чуть ли не на целый день, хотя путь им лежал из одного края. Невысокий, рано начавший полнеть и лысеть, Давид много пережил за свою жизнь. Пока был молод, его кормили, но едва вырос, указали на дверь. Помыкавшись по Руси и испытав немало горечи и унижений в попытках получить волость, Давид мертвой хваткой вцепился во Владимир-Волынский, доставшийся ему после смерти Ярополка Изяславича. У него уже был взрослый сын, от рано умершего младшего брата остался сыновец Мстислав, коему Давид заменил отца. Он слишком хорошо понимал, что такое для князя оказаться не у дел, и был готов на все, чтобы потомки не повторили его судьбы. Деятельные братья Ростиславичи его раздражали - заразившись от отца жаждой жизни и живостью, они вместе были сильнее его. Опасаясь за свою участь, Давид Игоревич окружил себя верными людьми - вместо двадцати дружинников, как великий князь и Василько, привел с собой чуть ли не полсотни и взял трех самых разумных своих бояр - Лазаря Мишинича, Василя и торчина Туряка.
Братья Олег и Давыд Святославичи приехали вместе. Олег явился без свиты, разве что с несколькими отроками и слугами. Давыд же, нравом и видом тихий и вялый, слушавшийся всех и желавший всем угодить, собрался обстоятельно. Он единственный выказал полное почтение Святополку Изяславичу как великому князю киевскому и приветствовал Владимира Мономаха как второго после него властителя. Радостный своим Смоленским столом, он был готов хоть сейчас заключить любую роту [36] . Что же до Олега, то он держался гордо и надменно, чуть свысока поглядывая на остальных князей. То, что Любеч стоял на Черниговской земле, его несколько успокаивало, но он не верил Мономаху полностью и ждал дурных вестей.
[36] Рота – обет, обещание, зарок, клятва.
Сразу по приезде, едва князья сходили, по обычаю, в баню, умывшись и переодевшись с дороги, Владимир Мономах устроил для них пир. Святополк пришел на него спокойно и уверенно, поелику тратился не он. Остальные пребывали в ожидании. Их бояре не столько ели и пили, сколько косили глазами по сторонам, высматривая и выжидая.
Из-за настороженных взглядов, бросаемых боярами и князьями друг на друга, настоящего веселья не получилось, и, когда стольники и чашники наконец убрали остатки яств и напитков, многие почувствовали облегчение.
После пира собрались в той же палате, расселись вдоль стен по лавкам. Как старший князь, Святополк сел на высокий резной столец, сжимая узкими пальцами подлокотники. Владимир Мономах держался поблизости, наклонившись вперед, блестя светлыми серыми глазами и поглаживая редеющие на темени рыжеватые кудри. Он бросил на Святополка вопросительный взгляд, и киевский князь, поняв, что надо начинать, поднял руку, призывая ко вниманию.
– Братья-князья!
– воззвал он, уже жалея в душе, что не уступил Мономаху право говорить - красно молвить ему было не дано, он боялся сказать лишнее или забыть упомянуть о чем-то важном.
– Что же это деется? Брани меж нами, которы, роту не исполняем, младшие старших не слушают… Нет между нами мира и любви, нет согласия, ибо сказано в Святом Писании, что Господь всегда на стороне сильного! Мы же сами заросли, села и города в Поросье обезлюдели, сколько людей наших в полон поганые увели!..
– Так то Поросье, оно вона где!
– не сдержался Давид Игоревич.
– Далече небось!
Святополк замолчал, не зная, что ответить на такие слова, но тут ему на помощь бросился Владимир Мономах.
– Далече-то далече, но то общая земля, Русская!.. Братья, почто мы губим нашу Русскую землю, коию от дедов и отцов наших нам заповедано оберегать и хранить от ворога и лиходея, Правду Русскую блюдя!
– Истинно так, - вставил слово Святополк.
– Земля наша общая, и беды ее и радости, богатства ее и лишения тоже общие! Огляньте вокруг - со всех сторон на нас вороги наседают, житья не дают.
– А иные того не разумеют и ради своей выгоды готовы ворогу помогать!
– добавил Владимир Мономах.
Олег Святославич медленно выпрямился, расправив плечи.
– Не про меня ли речь сия?
– негромко вопросил он, но в палате сразу запахло грозой. Бояре завертели головами, присматриваясь, остальные князья обратились в его сторону.
Сам Святославич смотрел на Владимира Мономаха, и в глазах его сверкал вызов.
– А про кого же иначе?
– ответил Мономах.
– Не по твоему ли слову поганые на Русь трижды приходили, землю нашу зорили? Ведаешь ли ты, свою выгоду блюдя, сколько людей они в полон увели, сколько нив потоптали, сколько сел и городов пожгли!
– А ты будто половцев на Русь не водил?
– мгновенно ощетинился Олег.
– А кто супротив меня поганых той зимой навел? Да еще стяг свой, княжеский, половчину поганому передал? Не так ли?
Остальные князья и бояре сдержанно загудели, обсуждая событие. Отдать стяг инородцу, неверному язычнику? Но Владимир Мономах и бровью не повел.
– Было сие дело не ради моей выгоды!
– воскликнул он.
– Я ради спокойствия всей земли на сие дело решился!
– И на убийство послов половецких тоже поэтому пошел?
– вспомнил Олег.
– Почто к тебе Итларь и Китан два лета назад прибегали зимой? Не с войском же шли! Тайно, обманув, ночью убил!
– Сии половцы врагами земли нашей были!
– ответил Мономах.
– А с врагами разговор короток - смерть поганым, и все тут! Я их на Русь не звал… Да и почем ты ведаешь, о чем они прибегали со мной говорить?
– Уж ведаю!
– Это Итларевич твой тебе набрехал?.. Да он земли нашей первым врагом был! А ты врагам нашим помогал. Чем они тебя прельстили? Что обещали? Не зря ты с ними стакнулся! Половчанку за себя взял, своим у поганых стать желаешь!
Услышав такое обвинение, многие бояре разинули рты, а князья ошеломленно уставились на Олега Святославича. Даже брат Давыд - и тот дернулся отсесть от него. Но сам Олег держался гордо и спокойно, темные глаза его не изменились, разве что руки на коленях сжались в кулаки.