Как он смог сделать это? Насколько мне известно, жесткая кастовая система купцов не допускает исключений. Все дети аристо проходят генетические тесты, подтверждающие, что их родители — аристо. Его права на наследство должны иметь надежнейшие подтверждения — иначе хайтоны не признали бы его своим. Тесты ДНК проводятся эйюбианскими больницами, персонал которых теоретически невозможно подкупить, хотя я имела на этот счет некоторые сомнения. Все же предположить, что даже хайтон может подкупить сразу трех независимых экспертов, не могла даже я.

И с чего им это делать? Сама процедура генетических экспертиз существует благодаря стремлению аристо сохранить чистоту генофонда своей касты.

Нет, в этом решительно не видно было никакого смысла. Происходило что-то странное, а во всем, во что вовлечены купцы, я не любила ничего странного. Самое время узнать, зачем они на Делосе.

Я вернулась к посту безопасности за оружием и отправилась обратно в гостиницу — только захватить дезинтегратор. Я носила его в кобуре у пояса, дополнительно пристегнутой ремнем к ноге. Дезинтеграторы — не самое компактное оружие, поскольку основной их деталью является ускоритель частиц. При всем этом они неожиданно легки, ибо в отличие от другого ручного оружия сделаны не из более дешевых, но тяжелых сплавов, а из композитных материалов.

Топливом моему дезинтегратору служили абитоны — частицы, противоположные битонам, крошечным кирпичикам, из которых строится материя, открытым в двадцать первом веке. Битоны — еще их называют вимпонами — являются наименьшими из всех известных, почти не взаимодействующими друг с другом элементарными частицами, связанными тем не менее с электромагнитными полями. Процент образования устойчивых пар у них минимальный и подобно кваркам их почти невозможно найти в свободном виде. Собственно, электроны состоят из битонов — сотен тысяч битонов.

Когда я нажимаю на спуск дезинтегратора, абитоны попадают в ускоритель и разгоняются по сужающейся спирали, пока не вырываются из ствола узким лучом. Соединяясь с битонами, абитоны аннигилируют, высвобождая фотоны, то есть луч дезинтегратора превращает электроны в свет. И если даже малая часть составляющих электрон битонов аннигилирует, электрон становится столь нестабильным, что распадается.

При прохождении через воздух количество взаимодействующих абитонов и битонов сравнительно невелико, то есть луч дезинтегратора проходит ограниченное расстояние в воздушной среде почти без потерь. Другое дело твердые тела. Как только луч начинает пожирать электроны твердого вещества, нестабильность задетых электронов и энергия аннигиляции приводят к тому, что материал фактически взрывается.

Я не имела намерения убивать аристо; что бы там ни думали про нас люди, Демоны вовсе не убийцы по натуре. Кроме того, убийство аристо, даже поддельного, не даст ничего, кроме затруднения и без того безнадежных переговоров, которые мы время от времени пытаемся вести с купцами. Мне нужна была только информация, и дезинтегратор мог послужить отличным средством, чтобы убедить его выдать информацию мне.

Разумеется, после моего ухода он может обратиться в полицию. Но земляне не питают к аристо особой любви. Я рассчитывала на то, что, если я всего только задам ему несколько вопросов, они просто не дадут делу ход.

Я снова вышла в город, на этот раз в холмы Афин, примерно в десяти километрах к северу от Аркады. Этот район застраивался преимущественно дорогими особняками, отделенными друг от друга парками. Это занимало даже больше места, чем космопорт. Вряд ли аристо будет проживать в гостинице, если у него есть возможность снять особняк. Вопрос только, какой именно?

Большая часть участков ярко освещалась фонарями. Дома здесь напоминали формой корабли, изваянные из зеленого камня; даже газоны, на которых они стояли, казались морской поверхностью. Роль мачт исполняли позолоченные металлические шпили с нанизанными на них разноцветными дисками.

Даже нервоплексовые улицы в эти часы, когда движение почти отсутствовало, казались красивыми: серебристыми и гладкими. От моих шагов по нервоплексу пробегала легкая рябь. Все равно не люблю эту штуку. На ней я ощущаю себя уязвимее.

Я свернула в один из парков и пошла по тропинке, вьющейся между холмами. Я начинала уставать. Из-за разреженной атмосферы казалось, будто я лезу на высокую гору. Я задержалась у поля, поросшего клевером; грудь моя вздымалась, словно мне не хватало воздуха. Тут и там виднелись цветы, и с каждым дуновением ветерка цветы пели.

Я опустилась на колени и пригляделась к цветам. Каждый представлял собою гроздь бледно-розовых трубочек; судя по всему, именно эти трубочки и посвистывали на ветру, меняя тон в зависимости от длины и формы. Все вместе сливалось в нежную мелодию, плывущую в ночи. Она напомнила мне песенки. Мой брат Келрик играл такие на дудочках и блок-флейтах, которые мастерил в детстве. С тех пор прошло много лет; Келрик вырос в гиганта, и самая большая блок-флейта умещается у него в ладони. И все же чаще всего я вспоминаю его семилетним, каким он был в день, когда мы с ним укрылись от грозы в пещере.